Просто тяжело больные люди, а также пенсионеры и инвалиды… переселяются в Первое Кольцо и заканчивают свою жизнь там. А здесь остаются только редкие случаи смертности от несчастных случаев, ну и еще от инфарктов и инсультов. Впрочем, и эти случаи единичны, поскольку людей с сердечно-сосудистыми заболеваниями тоже заблаговременно отправляют за пределы Москорепа, а если с кем случится припадок или приступ аппендицита, скорая помощь отвозит его туда же [Войнович 1993: 180‒181].

Возможно, и это не удивительно, что блестящий советский писатель-сатирик совершенно точно описал, каким образом ГУЛАГ снижал показатели смертности. Как и в Москорепе, сталинская система исправительно-трудовых лагерей регулярно отправляла самых слабых и умирающих за пределы зоны.

После открытия архивов официальные данные о смертности в ГУЛАГе удивили многих историков. Показатели смертности, представленные в виде среднемесячных и годовых показателей, составляли, как правило, 1–6 % от общей численности заключенных, причем в отдельные годы они значительно колебались. Иногда эти колебания кажутся вполне логичными. Например, во время голода 1933 года смертность в ГУЛАГе достигала 15 %, а в худшие военные 1942–1943 годы – 22–25 %. В других же случаях данные явно озадачивают. Одни из самых низких показателей смертности были зафиксированы в годы, когда условия в лагерях резко ухудшились, например во время чисток 1936–1937 годов (менее 3 %), голода 1947 года (менее 4 %) и позднего сталинского периода, во время «кризиса» ГУЛАГа [Кравери, Хлевнюк 1995: 179–190]. В 1950–1953 годах, когда число заключенных в лагерях достигло максимума, то есть примерно 2,5 млн человек, официальный уровень смертности оставался ниже 1 % ежегодно, что являлось совершенно неправдоподобным в свете данных о физической трудоспособности заключенных [Кокурин 2004: 441–442; Эпплбаум 2006: 536; Barnes 2011: 76, 116].

Исследователи ГУЛАГа соблюдали оправданную осторожность, ссылаясь на статистику НКВД – МВД, касающуюся лагерной смертности, поскольку администрация на местах была вынуждена держать ее уровень в пределах установленных квот. Начальники лагерей ГУЛАГа находились под большим давлением всех видов, требующим максимально использовать труд заключенных, достичь или превысить установленные производственные показатели, ликвидировать эпидемии и избегать потерь трудодней. Директивы и указания руководителей ГУЛАГа НКВД – МВД, совершенно не учитывавшие реалий лагерной жизни, не были редкостью. В 1945 году, после разрушительной войны и периода, во время которого в ГУЛАГе был зафиксирован самый высокий уровень смертности, начальник Санитарного отдела Лойдин, проводя совещание с подчиненными, заявил, что уровень смертности заключенных не должен превышать 2 %, а уровень заболеваемости – 5 %[106]. Таким образом, совсем неудивительно, что официальный уровень смертности в 1946 году составил около 2 %.

Находясь под давлением вышестоящего руководства, требующего от лагерного начальства оставаться в пределах невыполнимых квот, должностные лица зачастую сообщали не точные реальные цифры, а санкционированные сверху показатели. ГУЛАГ поддерживал низкий уровень смертности благодаря фальсификациям, ложным методикам подсчета и, что более важно, посредством массовых освобождений. Установившаяся практика освобождения истощенных и ослабленных заключенных являлась основным способом снижения смертности в сталинских лагерях.

И действительно, ГУЛАГ систематически освобождал своих заключенных. Рассекреченные архивы показывают, что с 1934 по 1953 год освобождалось 20–40 % лагерного состава ежегодно [Getty, Rittersporn, Zemskov 1993: 1017–1049]. Досрочный выход на свободу предоставлялся в связи с исполнением заявленной задачи лагерей по перевоспитанию и в качестве вознаграждения за исключительную производительность труда [Barnes 2011; Бородкин, Эртц 2004]. Многих заключенных власть освобождала через специальные амнистии, а также как опекунов инвалидов или малолетних родственников, что было особенно актуально в послевоенные годы [Alexopoulos 2005: 274–306; 2009: 563–579]. Вместе с тем многие получали свободу вследствие разрушительного воздействия лагеря на человека. Зачастую освобождаемые находились в состоянии полного истощения. Как пишет Э. Эпплбаум, «не случайно как архивные материалы, так и мемуары показывают, что обычной практикой во многих лагерях было досрочно освобождать умирающих, тем самым улучшая статистику» [Эпплбаум 2006: 540]. Современные историки смотрят на эту проблему более пристально. Недавняя работа М. Наконечного демонстрирует, что показатели смертности в ГУЛАГе были сильно искажены за счет систематического освобождения доходяг. По словам Наконечного, «лагерная статистика учитывала только тех заключенных, которые умерли в пределах лагерных ворот или в лагерной санчасти. Умершие вскоре после освобождения, будучи “полными инвалидами” или “тяжелобольными”, не портили лагерную статистику, хотя их смерть происходила в результате заключения в ГУЛАГе» [Наконечный 2013: 337–380].

ГУЛАГ систематически отторгал заключенных, которых больше не мог использовать, или тех, кто оказывался экономически невыгодным для дальнейшего содержания. С самого начала сталинский ГУЛАГ регулярно выпускал тяжелобольных заключенных, правда, это не касалось большинства политических преступников и рецидивистов. Освобождение по инвалидности или другим медицинским показаниям в основном распространялось на обычных уголовников, которые составляли подавляющее большинство заключенных в сталинских трудовых лагерях и колониях. Лица, признанные инвалидами, могли быть освобождены по закону, который позволял выпускать заключенных с тяжелыми, неизлечимыми или психическими заболеваниями[107]. Таким образом, сталинское руководство использовало Уголовно-процессуальный кодекс для искусственного снижения смертности в ГУЛАГе. ГУЛАГ не только освобождал находившихся между жизнью и смертью, но и, возможно, причислял часть погибших к числу освобожденных [Khlevniuk 2004]. Освобождение по медицинским показаниям (актирование) вычеркивало неизлечимо больных и нетрудоспособных из списков ГУЛАГа. Люди, освобождаемые как неизлечимые, часто были смертельно больны, и администрация всех лагерей это осознавала. В. А. Исупов отмечает, что инвалиды актировались и освобождались для того, чтобы умереть [Исупов 2000]. В марте 1934 года начальник ГУЛАГа М. Д. Берман осудил одного медика из Белбалтлага, который не успел задокументировать освобождение больного заключенного до того, как тот умер на рабочем месте[108]. 28 февраля 1935 года прокурор Дмитлага Московской области обратился в Прокуратуру СССР с просьбой пересмотреть процедуру досрочного освобождения заключенных по болезни, ссылаясь на Уголовно-процессуальный кодекс[109]. Его жалоба заключалась в том, что иногда на рассмотрение дел таких заключенных уходили месяцы, и зачастую они просто не доживали до освобождения. Прокурор утверждал, что, если бы местный народный или областной суд мог рассматривать подобные дела для Дмитлага, они могли бы быть решаться в течение двух-трех дней, и, следовательно, резкого увеличения смертности в лагере можно было бы избежать[110].

Сотрудники ОГПУ – НКВД – МВД освобождали заключенных, которые больше не считались полезными. Вот что пишет об этом выживший в ГУЛАГе Олег Волков:

Их скапливалось так много, этих беспомощных, износившихся на работе заключенных, стариков с переставшими гнуться суставами, с пудовыми грыжами, тронувшихся умом, оглохших и ослепших, что надо было их куда-то сбывать – освобождать скрипучий рабочий организм ГУЛАГа от этого балласта… Вот и стали пачками выпроваживать за зону. Пусть сами отыскивают себе нору, куда заползти, как почуявшие близкую смерть старые собаки, и где дождаться Великой Избавительницы… Я видел, как выпускали за зону этих