– Да ты что! Ничего себе совпадение. Сначала она ошиблась дверью. Теперь встреча в музее. В этой испанке есть что-то необычное…

– Она итальянка.

– Ах, белла Италия! Говоришь, она препод? Знаешь, я не прочь рискнуть еще разок…

– Да ладно, она же тебя послала. И на совещании задала нам жару. Все время твердила: «Зачем вы нужны?» Мне страшно хотелось сказать: «Вы сами нас позвали, помните?» По-моему, она не в твоем вкусе, что по характеру, что по внешности, – сказал Джеймс, вытирая руки.

– Почему?

– Очень… строгая. Почти не красится. И… слишком закрытая, во всех смыслах.

– Тут ты ошибаешься, мне уже надоели девочки. Я хочу женщину. Обязательно познакомь нас.

– Ага, в то время как мы должны работать вместе? Она, скорее всего, мстит за то, что ты к ней пристал. Извини, друг.

– Ну а когда ты закончишь?

– Хм… Может быть. Кстати, а что за совет бизнес-класса? – поинтересовался Джеймс.

– Что?

– Ты сказал, у тебя есть совет бизнес-класса, который я не приму.

– А, это, – Лоренс вытер пивную пену с губ. – Поставь точку в отношениях с Евой.

Джеймс пожал плечами:

– Я люблю ее.

– Так и знал, что ты не согласишься.

– А ты бы не упрямился точно так же, если бы был женат?

– Если я когда-нибудь женюсь, ты узнаешь первым.

Лоренс всегда утверждал, что женится только на деньгах. «Зачем заключать союз, который теоретически тебя разорит?» Джеймс всегда ощущал смесь восхищения и отвращения перед цинизмом Лоренса. Теперь он ему откровенно завидовал.

– Твоя проблема… – Лоренс свистнул. – Можно говорить откровенно, без задних мыслей? – Джеймс сказал «да» и подумал, что Лоренс в любом случае не собирался умалчивать. – Ева бросила тебя без всякой очевидной причины. Ты уверен, что она не сделает этого еще раз?

Джеймс и сам так думал.

– Я предупрежу, что все будет кончено, если она повторит, – ответил он, пытаясь говорить решительно и понимая, что выглядит жалко.

Лоренс поморщился.

– Ты так ничего не получишь, кроме паранойи и лишних мук. Вспомни про альпиниста, который отпилил себе руку перочинным ножом, когда его зажало камнем. Поставить точку в серьезных отношениях – что-то близкое к тому. Сначала много боли и крови, но тем не менее нужно это перетерпеть, чтобы вернуться к жизни.

– Ха, ты сравниваешь брак с камнем? И я должен бежать с горы, обливаясь кровью, а потом до конца жизни есть сандвичи железной клешней?

– Представь, как ты гладишь этой клешней новую подружку по заднице. Правда, супер?

Они рассмеялись. Лоз, конечно, был циником, но Джеймс радовался, что рассказал приятелю правду. От соболезнований он бы только сильнее расстроился. А Джеймсу очень хотелось посмеяться, пусть даже на пустом месте.

Пускай это было мелко, но желание вернуть Еву подсказало ему одну идею…

Как обычно, Анна проснулась на двадцать минут позже, чем надо, и еще десять пролежала просто так, наслаждаясь теплом и уютом постели. Взглянув на часы, она застонала. Идти куда-то в воскресенье казалось просто преступлением.

Она вылезла из-под лоскутного одеяла. Как некоторые инстинктивно ищут очки, Анна потянулась за резинкой, чтобы собрать пышные густые волосы в растрепанный пучок. Опыт юности подсказывал, что, если подстричься, получится кудрявая швабра, похожая на черный одуванчик или перезрелую Сиротку Энни.

Анна ненавидела вставать с утра и обожала свою огромную кровать с четырьмя столбиками по краям. Она предпочла не обращать внимания на очевидное, и в результате получилась не столько кровать в комнате, сколько комната вокруг кровати.

– И в ней спит всего один человек! – с обычным тактом сетовала сестра Эгги.

Университетская зарплата не позволяла купить квартиру побольше. Приходилось выбирать. Анна предпочла кровать ванне, и тесная, но уютная кухонька, которая выходила в очаровательный маленький садик, казалась гораздо привлекательнее возможности иметь лишнюю комнату. Риелтор с юмором назвал ее ванную «удобства в номере». Гости обычно удивлялись: «Слушай, зачем тебе кран в гардеробе? Ой, это же душевая кабина».

Анна приняла душ, оделась, застегнула сапоги. Поездка к родителям в Баркинг была сродни путешествию в прошлое. Особо приятных ощущений оно не доставляло, и она всякий раз чувствовала облегчение, когда возвращалась домой. Анне было стыдно, что она так относится к родным. Но она ничего не могла поделать, поскольку детство вызывало у нее сплошь отрицательные ассоциации.

Анна вошла в вагон и села, твердой рукой привычно держа взятый в автомате стаканчик кофе, как олимпийский бегун держит горящий факел. Поезд выехал из-под земли на улицу. Вот она, мистическая веха между прошлым и настоящим, Анной и Аурелианой – станция Норт-Серкьюлар. Анна возвращалась туда, где провела детство и юность.

Подняв капюшон, чтобы защититься от осеннего дождика, она миновала торговый центр и зашагала по знакомым улицам, застроенным домиками в стиле тридцатых годов, с декоративной штукатуркой, со спутниковыми тарелками на крышах, похожими на затейливые шляпные булавки. Пока были живы родители, это место оставалось ее домом.

И он почему-то всегда казался меньше, чем она помнила.

Анна позвонила в дверь, притоптывая от холода. Мама открыла, представ перед ней в ярком фартуке с нарисованным телом стриптизерши. Этот фартук перестал быть смешным спустя минуту после того, как Эгги подарила его матери на день рождения много лет назад.

– Аурелиана, я же сказала – в половине первого!

– Прости, в метро что-то ремонтировали, – бесстрастно соврала Анна.

– А я не слышала, – сказала Эгги, появляясь в коридоре с граненым бокалом. Вся посуда в родительском доме была родом из семидесятых.

– Потому что тебя вез Крис. Привет, Крис!

– Здорово! – отозвался тот из гостиной.

– Или потому что ты врушка – мокрая подушка. Мы с мамой думаем, как рассадить гостей. Хочешь присоединиться?

– Сначала я выпью, – ответила Анна и направилась на кухню.

В доме чудесно пахло – жареной свининой и розмарином. Обычно готовила мать, но за воскресные ланчи отвечал отец. Полный итальянский набор: закуски, первое, второе, салат, сыр, граппа. После ланча Крис всегда говорил, что печень у него превратилась в паштет.

– Привет, папа, – сказала Анна отцу, который резал латук для салата.

– La mia adorata figlia maggiore![1] – воскликнул он, целуя дочь в щеку. – Вино на столике. – Анна налила себе добрых полпинты. – Как прошла встреча?