Принц откидывается на спинку стула и вздыхает.

— Что ты предлагаешь?

— Переехать в поместье за городом. На территорию, которую мы сможем обезопасить. Леди Оливия останется там — никто не входит и не выходит, пока мы не узнаем. Журналисты, фотографы и сумасшедшие не смогут приблизиться к ней на милю.

Николас постукивает ручкой по столу, размышляя вслух.

— Она будет изолирована.

— Она будет в безопасности, — возражаю я.

— И совершенно несчастна.

— Она может отдохнуть несколько месяцев. Смотреть «Нетфликс» и расслабиться — вы оба можете.

Николас смеется.

— На самом деле это было бы замечательно — на пару дней… а потом мы медленно начнем сходить с ума. Давай другой вариант.

Я пожимаю плечами.

— Ну… это очевидно. Дворец ведь был построен не просто для того, чтобы украшать город, — это крепость. Это ваш дом, где должны жить и рождаться члены королевской семьи. До того как вы послали традиции в задницу, все было именно так. Охрана обучена; люди в городе привыкли к присутствию королевской семьи. Они примут вас, леди Оливию и ваше потомство с распростертыми объятиями.

— Дворец не самое любимое место Оливии. Ребенок сделал ее более эмоциональной, чем обычно. Я не хочу, чтобы она расстраивалась.

И я его понимаю. Дворец полон самых отвратительных, снобистских ублюдков на планете, и Оливия однажды назвала его ворота золотой клеткой.

— Это не навсегда, — говорю я ему, — но сейчас это необходимо.

Николас медленно кивает.

— Я приму это к сведению. Спасибо тебе, Логан.

Я кланяюсь.

— Спокойной ночи, сэр.

Ему требуется две недели, чтобы подумать, две недели, чтобы убедить свою хорошенькую беременную жену в том, что это в ее интересах и интересах их будущих детей.

А потом мы собираем вещи… и отправляемся домой в Весско.

Возвращение с принцем Николасом в столицу Весско, во дворец, — это все равно что влезть в старые, поношенные ботинки. В них хорошо, знакомо, комфортно: те же события, люди и улицы.

Ты хочешь слепить снеговика…

С одним дополнением. В ботинках теперь лежит белокурый поющий камешек, который вызывает у меня грязные мысли и нереалистичные фантазии, и его зовут Элли Хэммонд.

Когда Николас принял решение вернуться домой на время беременности Оливии, мистер Хэммонд решил остаться, чтобы продолжить заниматься кофейнями. Я не знал, что будет делать Элли. Но мысль о том, чтобы уехать без нее, была… огорчительной.

Я не собираюсь к ней подкатывать, но я чувствую себя намного лучше, когда могу ее видеть. Быть рядом. Для ее безопасности, конечно же.

Оливия, невероятная женщина, предположила, что Элли будет полезно взять годик перерыва в учебе, прежде чем она начнет магистратуру по психологии. Итак, она приехала и проведет следующий год здесь, в Весско.

«Ты хочешь слепить снеговика…»

И вот мы во дворце, в столовой личных апартаментов принца Николаса, где он, Оливия и принц Генри завтракают на следующий день после нашего приезда. Я стою у двери, и звук энергичного певучего голоса Элли врывается в комнату, заставляя меня подавить довольную ухмылку.

— Она всю ночь смотрела «Холодное сердце», — объясняет Оливия, откусывая кусочек сухого тоста. — Она всегда отождествляла себя с Анной, а я, получается, Эльза. — Она хмурит брови. — Уж не знаю, хорошо это или нет.

В этот момент в дверь врывается «Анна». Мои глаза сканируют ее фигуру — светлые волосы, собранные в конский хвост, блеск губ, упругое, красивое тело, затянутое в простое темно-синее платье, которое обхватывает ее талию и завязывается сбоку.

Это будет в моих снах сегодня ночью. Потому что, если легонько потянуть за узел, платье развяжется и соскользнет с нее. Оставит ее полностью обнаженной. В моих фантазиях Элли всегда без трусиков.

— Всем доброе утро! — Она целует Оливию в щеку, затем садится за стол, и прислуга наливает ей чай. — Как вы спали прошлой ночью? Это был лучший сон в моей жизни!

Держу пари, так и есть. Она, должно быть, утомилась, намотав несколько миль по дворцовым залам за вчерашний вечер. Элли не приезжала сюда со свадьбы, и в тот раз они были так заняты приготовлениями, что у нее не было времени на осмотр. Теперь она хочет побывать везде, увидеть все сразу. «Высосать лимон Весско» — так она это описала.

— Эти старые перины потрясающие, — комментирует Элли, откусывая кусочек от своего круассана. — Таких больше не делают.

В глазах Генри появляется безрассудный, мальчишеский огонек. Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Ты хочешь попробовать кое-что действительно потрясающее?

— Генри… — предупреждает Николас.

— Конечно! — Элли соглашается.

Это плохо. У меня плохое предчувствие.

Предчувствие усиливается, когда Николас, кажется, понимает, на что намекает его брат.

— Это было небезопасно, когда нам было десять; сейчас, наверное, еще опаснее. Она может сломать себе шею.

Генри пожимает плечами.

— Только если упадет. — Он протягивает Элли руку. — Давай, пойдем!

Они выскакивают из комнаты. И хотя каждый мускул в моем теле напрягается, чтобы следовать за ними, я должен получить знак от Николаса.

— Что происходит? — спрашивает Оливия.

Он кладет свою руку поверх руки жены.

— Лучше, если ты не будешь на это смотреть.

Резкий, но счастливый крик Элли — из главного коридора — врывается в комнату.

К черту ожидание. Я выбегаю из комнаты, Оливия и принц следуют за мной.

Мы в ужасе останавливаемся у подножия длинной, высокой, изогнутой двойной лестницы. Элли оседлала толстые перила из темного дерева, лицом вперед, готовая к старту.

— О боже мой! — кричит Оливия.

Николас качает головой:

— Я тебя предупреждал.

Элли отталкивается и быстрее, чем я успеваю до нее добраться — как будто она несется вниз по ледяной горке, — скользит вниз.

Если она потеряет равновесие, то упадет с высоты четырех с половиной метров на мраморный пол. Если ее вес чуть-чуть сдвинется вправо, она перевернется.

Вот на что похож сердечный приступ.

Элли летит вниз, твердо приземляясь на ноги, как кошка. Я кладу руки ей на плечи и помогаю встать прямо.

Она смеется.

— Это было… потрясающе!

— Я же говорил тебе! — Генри гордо улыбается.

— Что было потрясающе? — спрашивает леди Сара фон Титеботтум, невеста принца Генри, входя в фойе и подходя к Генри.