— Он поплыл, прекра-а-асно, — слышу я шепот нашего оператора Карлхайнца.

И это на самом деле так: малыш, держа голову над водой, набирает удивительную скорость. Идущая от него волна, сверкая, тянется по гладкой, словно зеркало, поверхности воды, и наш пловец в целости и сохранности достигает противоположного берега. Там он сразу же ныряет в зеленую траву. Без сомнения, лемминги не остановятся перед водной преградой, если их манит корм по другую сторону водоема.

Вечером на полевой станции Таральд подробнее рассказывает нам о бесконечной вражде между травами и леммингами. Уже через тридцать часов после повреждения растения должны наполниться специальным ядом, блокирующим пищеварение. В обычных случаях его содержание вскоре уменьшается, но под воздействием столь длительной атаки леммингов уровень яда остается очень высоким. Зверькам это совершенно не по вкусу, и они отправляются на поиски лучшей травы. Бегом, вплавь, поодиночке или группами. Но рано или поздно повсюду остается только ядовитая трава — и тогда наступает конец.

— А откуда тогда увеличенная поджелудочная железа? — интересуюсь я.

Теперь Таральд в своей стихии. Растительный яд, ингибитор трипсина, подавляет активность фермента под названием «трипсин», который синтезируется в поджелудочной железе и незаменим для переваривания белка. Потеря активности трипсина приводит к тому, что поджелудочная железа производит его все больше и больше. Конечно, безуспешно. Однако перегруженный орган увеличивается в размерах чуть ли не в три раза.

Когда вредители берут верх, травы на плато Хардангервидда очень эффективно защищаются ядом. Но — осторожно! Как нам уже показали заросли тростника, защитные меры не должны войти в привычку, иначе вредители рано или поздно придумают ответные трюки. Все дело в эффекте неожиданности. И потому в течение одного-двух лет растения вновь снижают производство яда и становятся безобидными. Дополнительная польза: сэкономленные ресурсы можно использовать для роста и размножения.

Решение загадки леммингов, предложенное Таральдом Сельдалем, звучит весьма убедительно, несмотря на то что (к сожалению!) синтез ингибитора трипсина внутри растений и его влияние на желудки леммингов трудно снять на камеру. Но кое в чем мы все же выиграли бы, если бы в кадр попало сразу много леммингов, блуждающих по траве в поисках здоровой зелени. Говорить о массовости происходящего, а затем показать лишь отдельных животных — это в некотором роде доказательство нашей несостоятельности. Снимем хотя бы маленькую толпу, говорю я себе, и на следующий день с утра пораньше мы отправляемся в путь — операторская группа и бесстрашные помощники, вооруженные хозяйственными сумками и перчатками. По совету Таральда.

Наш взгляд стал острее, и картина прояснилась. Леммингов видно всего несколько секунд, затем они ускользают в отверстия в скалах или прячутся между камнями. Но теперь мы воспользуемся храбростью этих животных: они смело бросаются в бой, когда мы приближаемся к их норе и пытаемся схватить нескольких зверьков. Шерстяные перчатки защищают нас от укусов. Стоит только накрыть лемминга ладонью, он сразу становится спокойным и почти ласковым. Через два часа у нас в хозяйственных сумках уже семь зверьков, и мы надеемся, что они достойно выступят перед камерой. По команде мы отпускаем их на свободу между двумя скалами, откуда открыт лишь один путь. Карлхайнц установил нашу камеру на выходе из миниатюрного каньона. На уровне глаз леммингов.

Они не спеша приближаются и прошмыгивают мимо объектива в поисках неядовитого корма. Что дальше? Мы отлавливаем зверьков, которые прошли первыми, и (за кадром) вновь сажаем их в ущелье, где они опять присоединяются к собратьям. Таким образом, у нас получается значительный полк леммингов, пойманный сначала руками, а затем и объективом камеры. Вполне правдоподобный документальный фильм, считает Таральд. Подмигнув, он добавляет, что Дисней мог бы у нас кое-чему поучиться.

Но дискуссия о том, стоит ли считать наши манипуляции легальным или нелегальным мошенничеством, отменяется. Начинается резкий, холодный ветер; солнце скрывается за угрожающей вуалью. Таральд призывает нас поторопиться. Плато Хардангервидда известно своими молниеносными падениями температур и переменами погоды. Неслучайно Скотт и Амундсен готовились к своим полярным экспедициям именно здесь, хотя легкомысленные туристы в здешних краях вновь и вновь становятся жертвами заморозков. Правда, сейчас погода подбросила нам «всего лишь» пронизывающий до костей холодный ливень. Он стекает по нашей одежде, а мы ждем поезда на Осло.

Такое впечатление, что на Хардангервидда в бесконечные схватки вступают не только травы и грызуны, но и различные погодные условия. Победители постоянно меняются. Изображение с веб-камеры в Финсе может это подтвердить (www.bt.no /kamera/article 147.есе).

Растения — опытные изготовители ядов, и к тому же весьма экономные: чтобы оставить издержки на определенном уровне, многие из них становятся ядовитыми лишь тогда, когда на них слишком злобно нападают. Это ощущают на себе лемминги, куду и бесчисленное количество насекомых. При этом нападение — не всегда укусы. Растения очень хорошо чувствуют, когда их кто-то обгладывает, и в ответ запускают производство яда. Это — одно из самых сенсационных открытий последних лет, которое произвело переворот в нашем представлении о растениях. Зеленые организмы распознают противника. Некоторые даже точно отличают разнообразные виды гусениц (которые мне, например, кажутся совершенно одинаковыми), и все для того, чтобы спасти свою жизнь. Об этом чуть позже. Прежде перейдем к основной проблеме, с которой сопряжено применение любого ядовитого вещества.

Яда без противоядия не бывает. Однажды обязательно найдется существо, способное нейтрализовать или расщепить его, иными словами — сделать безвредным. Тот, кому удастся таким образом обойти ядовитую защиту, сможет абсолютно спокойно, без вмешательства конкурентов, напасть на растение и набить себе брюхо. В этом случае затратное производство ядовитых веществ оказывается, ко всему прочему, напрасным.

В качестве примера можно привести крестовник луговой — он сразу же бросается в глаза на коровьих пастбищах, потому что его аппетитные желтые цветки очень выделяются в зеленой траве. Однако ни одна корова не потянется к этим букетам. Каждый стебелек поблизости будет объеден, но крестовник — под запретом. Животные как будто знают, что им придется горько расплачиваться за такую трапезу. Листья крестовника содержат высокотоксичные алкалоиды; всего сто сорок граммов — смертельная доза для крупного рогатого скота и лошадей. Идеально защищенное растение представляет собой постоянную опасность для скота. Так кажется на первый взгляд. Однако, если как следует разобраться, крестовник луговой все-таки превращается в пищу — для полосатых золотисто-черных гусениц. Вряд ли найдется хоть один крестовник, по которому в большом количестве не ползали бы гусеницы медведицы кровавой, и его листья, конечно же, выглядят объеденными.

То, что смертельно для жвачных животных, не может навредить гусеницам медведицы кровавой. Они выработали иммунитет против этого яда. Более того — гусеницы с удовольствием употребляют в пищу это вещество. Оно помогает им — и делает это прекрасно — продлить себе жизнь.