Однако уже на следующее утро мы вместе с ним оказываемся в горах пустыни. Они находятся почти в часе езды от станции. Воздух еще холодный; первые лучи солнца ослепляют, но не греют. Они освещают непривычные декорации, состоящие из черных стволов деревьев и обугленных кустов. Застывшие и окаменевшие, эти останки вздымаются к бледно-голубому небу, словно высеченные из гранита скульптуры. Одновременно хрупкие и величественные.

Мой взгляд падает на обгоревший холодильник, лежащий у корней сухого можжевельника. Рядом с ним — расплавившийся телевизор с лопнувшим кинескопом. Дэнни поясняет: это что-то вроде массового спорта. По выходным местные жители выезжают со старым скарбом на природу и палят по нему из какого-нибудь оружия. Главное, чтобы грохотало и дребезжало.

— И поэтому возникают пожары? — интересуюсь я.

— Нет, говорят, в тот раз пожар устроили двое туристов из кемпинга. Им захотелось погреться у костра. Позднее, когда огонь вышел из-под контроля, им стало слишком жарко, они просто взяли и смылись.

Стихия, последствия которой мы сейчас видим, разразилась год назад. И нельзя не заметить, что семена табака воспользовались благоприятным моментом, чтобы начать свою надземную биографию. Повсюду из земли выглядывают маленькие розетки листьев. Точно зеленые звезды, они выделяются на песчаном фоне, на котором, правда, все еще остаются следы пепла. Некоторые «пионеры», отрастив стебель и даже цветки, превратились в представительный дикий табак тридцати — сорока сантиметров в высоту.

Но табаку приходится нелегко. Среди выжженной растительности их ослепительную зелень, сулящую сочный обед, невозможно не заметить. Ее видят все летающие и ползающие насекомые, которые разом кидаются на урожай табака.

Огромная саранча с выпученными глазами, подмечающими все вокруг, по кусочку обкусывает табачный лист. Не проходит и минуты, как она проглатывает его целиком, а на очереди — следующий. Даже большой макрообъектив не способен ей помешать. Оператор еще не успел как следует настроить камеру, а саранча уже отворачивается в сторону, нацеливаясь на следующий лист. Похоже, крепкие ругательства Брайана еще больше распаляют ее аппетит.

Все это заставляет проникнуться жалостью к хрупкому табаку. Не успел он появиться на свет, как ему грозит исчезновение в темном желудке насекомого. Травянистозеленая гусеница совки трапезничает немного медленнее, но и она беспрепятственно гложет край листа, оставляя на его сочной плоти отвратительные рубцы в форме полумесяца. Табак проигрывает, и можно вынести однозначный приговор: первый раунд точно остается за насекомыми. Они выигрывают по очкам, и растение должно что-то предпринять, если не хочет потерпеть полное поражение в следующем раунде.

Однако дикий табак оказывает незримое противодействие. Он уже замахнулся для ответного удара — у растений это происходит вовсе не так молниеносно. Первый же укус саранчи повредил сотни клеток листа и высвободил основное защитное вещество растения — жасмоновую кислоту. Эта субстанция служит «раневым гормоном» — сигнальным веществом, сообщающим растению о повреждениях. Уже через пять-десять минут раневой гормон распределен по всему покусанному листу. Через тридцать минут он перемещается в остальные листья. И — что особенно важно — путешествует по проводящим путям стебля вниз, к корням. Поступление жасмоновой кислоты воспринимается там как сигнал — призыв наладить клеточное производство. Уже через час корни начинают производить то самое вещество, которое и принесло табаку известность, — никотин.

— Мы почему-то забываем о том, — объясняет Иэн Болдуин, — что никотин — сильный яд, способный привести к поражению мышц и остановке дыхания. Смертельная доза для человека — менее одной десятой грамма. И лишь печень заботится о том, чтобы мы не отравились при курении.

Никотин может воздействовать даже через кожу, и некоторые ученые, особенно чутко реагирующие на него, надевают перчатки, когда работают с листьями дикого табака. Исследования в Йене показали, что один-единственный лист содержит столько же никотина, сколько восемь-десять сигарет. Даже для человека, если бы ему пришлось не выкурить, а съесть сигареты, это была бы смертельная доза.

Через несколько часов после первого нападения саранчи или гусеницы листья пропитываются никотином, поступившим из корней. В них теперь полно заразы. Дикий табак генерирует настолько сильное ядовитое вещество, что противник просто не переживет удара. И поэтому он начеку. Никотин, должно быть, так отвратителен на вкус, что при первых же его признаках насекомое перестает есть и покидает дикий табак. Даже для зайцев это дело — табак. Они не решаются впиться зубами в листья. Правда, бывают случаи — Иэн Болдуин однажды наблюдал такое, — когда зайцы сразу же перекусывают стебель, чтобы транспортировка никотина в листья не состоялась. Такие вот умники эти зайцы. Но подобное случается крайне редко.

Второй раунд точно остается за табаком. Теперь противники не могут полакомиться ни листочком. Победитель по очкам — никотиана аттенуата.

Следует признать, что до сих пор в нашей истории было не много нового — всего лишь очередной пример защиты растений при помощи яда. К тому же никотин — давно известное средство борьбы с насекомыми и паразитами. Об этом знал еще Вильгельм Буш[10], когда писал книгу о коварном патере Филуции[11], и мы просто не можем обойти стороной его историческое руководство по применению никотинового раствора для борьбы с собачьими блохами:

Никотин применяется и в хозяйстве, и в пустыне. И там и там успешно. Однако в штате Юта нам еще предстоит решающий третий раунд. И здесь природа, как положено хорошему режиссеру, делает неожиданный поворот сценария, создавая удивительный кульминационный момент, который вновь делает нашу историю драматичной.

Этот поворот начинается с появления следующего противника. Он превращает силу табака в слабость. У него иммунитет к никотину, и, кажется, теперь все козыри в руках злодея. Пока что новый неприятель держится в тени — там он неделями готовится к выступлению. И пока еще прячется в веретенообразной, золотисто-коричневой блестящей оболочке, которая защищает его от внешнего мира. Эта защита прочная, но не сплошная. Как рыцарские доспехи, она состоит из множества колец, которые подвижно соединены друг с другом. И теперь они усиленно шевелятся, потому что тот, кто заточен в оболочку, намеревается выбраться: каролинский бражник собрался освободиться от своего кокона.