Я автоматически повторяю эти действия десятки раз. Двигаюсь осторожно, медленно, очень медленно. Вокруг только темно-синяя ледяная стена. Я посреди ледяного поля, которое видела, когда была внизу. Оно сияло в свете звезд, и я клялась себе, что ноги моей там не будет…

Мое внимание полностью сосредоточено на каждом действии. Пальцы на обмороженной ноге кажутся жидкими, это так странно. Но я уверена, что держусь крепко, я доверяю своему телу. Я работала над ним всю жизнь, оно не подведет! Я создала его таким, как мне было нужно, выковала его, закалила, заставляла напрягаться, и оно должно доказать, что все это было не зря.

Теперь передо мной скально-ледовый участок – камень и лед. Я спускаюсь, проходя этап за этапом, сосредоточенно чередуя движения. Ем снег, согреваю руки дыханием, вяжу узлы, цепляю карабин, проверяю, как он завинчен, берусь за веревку: максимум внимания – усталость, прочь! – не думать от пальцах. Возникает вопрос: что делать, если я застряну и не смогу боль-ше двигаться вперед? Подниматься обратно? Оставаться здесь, привязанной к веревке? Ждать? Нет, слишком холодно, ты погибнешь, – говорю я себе. Если застрянешь, нужно будет подняться, вернуться на 7200 метров, это единственное решение. Но хватит ли у меня сил и времени до того, как начнется буря? Бесполезно перебирать варианты: иди вперед – и увидишь! Впереди еще сорок метров веревки. Я благословляю неизвестных, оставивших ее здесь.

Мне отчаянно не хватает моих ледорубов! Это самая необходимая часть снаряжения. Обычно я берегу их как зеницу ока. Почему я оставила их наверху, почему не взяла хотя бы один? Когда я закрепляла Тома в расщелине, я не предполагала, что они мне понадобятся, чтобы спуститься в Третий лагерь. Но теперь это кажется безумием. Без случайно оказавшихся здесь веревок я бы не смогла сделать и шагу вниз. Какая я дура! То, что я оставила оба инструмента наверху, могло меня погубить. Когда я оставляла их там, я делала это для безопасности Томека, чтобы он не упал вниз, не соскользнул в расщелину. Но теперь я проклинаю себя за это. И за многое другое.

Но постепенно я успокаиваюсь. На этом отполированном твердом и синем льду, при спуске под углом 50 градусов, даже с ледорубами не обойтись без веревки. Если бы я упала, ледорубы не помогли бы мне остановить падение по обледеневшему склону. Эти веревки – единственное, что еще связывает меня с жизнью!

Это долгий и тяжелый бой, движение вперед, к базовому лагерю, к жизни. Могу только представить, как волнуется Жан-Кристоф!

Я смотрю наверх, туда, где ждет меня Томек. Я знаю, у меня есть задача, которую я обязана выполнить, – спасти его, но путь впереди еще длинный. Вниз, по отвесной стене, к базовому лагерю. Я снова бегу наперегонки со временем и должна победить, должна успеть, пока не началась буря.

Мы думали, что вызов, который мы сами бросили себе, заключался в том, чтобы, пройдя по нашему маршруту, подняться на вершину. Но настоящим вызовом было спуститься, вернуться живыми из этого негостеприимного места. Мои мысли путаются, я словно в тумане, но я не должна терять связь с реальностью, ведь я сама долгие часы помогала Томеку цепляться за жизнь.

Продолжаю спуск. Иду вперед медленно, методично. Шипы на ботинках едва цепляются за лед. Я вижу свои ноги и шипы, которым с большим трудом удалось пробить гладкую поверхность, чтобы закрепиться и обеспечить мне безопасность. У меня как будто глаза на ногах, я вижу, как нужно повернуться, чтобы закрепиться прочнее. Но иногда нога соскальзывает, и в тишине раздается скрежет. Руки тут же крепче сжимают веревку, это очень больно, и я стискиваю зубы. Но все равно продолжаю спускаться вниз по спасительной нейлоновой нити.

Вокруг царит тишина. Ни обвала серака, ни грохота лавины. Я иду, опираясь на шипы на концах моих ботинок, повернувшись к ледяному склону, мое лицо обращено к вершине, к Томеку, за спиной – пустота, внизу – базовый лагерь. Я заставляю себя крепче держаться за веревку. Цепляюсь за нее изо всех сил, несмотря на то, что пальцам больно. Каждую верхнюю фалангу внутри перчаток окружает теперь ледяная капсула. У меня больше нет страховочных перчаток, я все оставила Томеку. Если бы он взял хотя бы пару запасных, мои руки сейчас не коченели бы! Сейчас меня до предела раздражает это его поведение на грани фола.

Каждый переход от веревки к веревке – маленькая победа над сном, усталостью, истощением сил, жаждой и холодом. Время идет, я сражаюсь с ним, чтобы дойти до Второго лагеря, найти там убежище, а потом спуститься в базовый лагерь. Я стараюсь не думать о руках, чтобы боль не отвлекала от дела. Моя цель внизу. Здесь только смерть. У тебя нет выбора! Шевелись!

Возвращаясь в воспоминаниях назад, я понимаю, что в тот момент не отдавала себе отчет, что шанс спасти Тома стал совсем призрачным. Я не осознавала, насколько тяжелым было его состояние, о том, что, уходя от него, уже видела на его лице печать смерти, и что ко мне смерть была так же близка – прошлой ночью она была в двух шагах от меня.

И хорошо, что я этого не понимала, иначе просто не смогла бы идти вперед. Иногда наш разум защищает нас от самих себя. Инстинкт выживания полон загадок.

На протяжении тех ужасных дней я все время думала о жизни – моей и Томека, а мысль о том, что кто-то из нас умрет, даже не приходила мне в голову. Я не расставалась с надеждой вернуть Томека живым, спуститься в базовый лагерь. Какая-то внутренняя сила гнала меня вперед и защищала. Теперь я часто думаю, что же это была за сила, внешняя или внутренняя, которая смогла прогнать ночных демонов с моего пути и протянуть нить Ариадны, которая привела меня назад, к жизни, дала мне силы жить и вырвала из ловушки, готовой захлопнуться.

Пронизывающий холод. Очень хочется пить. Набираю немного снега, но он слишком рыхлый, воздушный. Получается всего капля воды, но перчатки намокают.

Ветер усиливается. Ночь и так ледяная, но тут на сцену выходят ураганный ветер и метель. Облака проносятся над вершинами. Приближается буря. Ветер поднимает снежные вихри. Холод пронизывает до костей. Я заставляю себя двигаться, чтобы согреться. И вот я добралась до конца ледяной стены. Чудо, что в нее вмерзло всего пять метров веревки.

Нужно отдохнуть, я сажусь на камни. Я устала, меня клонит в сон, и я ложусь. Глаза, измученные холодом и ветром, закрываются. Я должна дать отдых телу, чтобы оно смогло идти дальше, смогло выжить. Но отдых длится недолго. Лежать неудобно, порывы ветра слишком сильные, и мне не удается отдохнуть даже несколько минут. Меня будто кто-то толкает, заставляет идти дальше, говорит: «Не время отдыхать, это неподходящее место. Вперед! Давай же, иди, спускайся! Здесь тебе делать нечего!» Мне кажется, что я падаю, скольжу вниз, и приходится опять остановиться. Всего за несколько минут я цепенею от холода. Я снова начинаю засыпать, но вдруг, словно от пощечины, просыпаюсь от колючего снега, который ветер швыряет мне в лицо, заставляя встать и продолжить спуск. Руки очень болят. Иногда боль такая сильная, что приходится останавливаться. Уткнувшись лбом в ледяной склон, я засовываю руки под мышки, пытаюсь согреть их и чувствую, как боль ослабевает. Снова иду дальше.