Той ночью, когда Анастасия принесла рукопись в лес, она безотчетно действовала согласно стандартам Лиланда: она не собиралась поджигать лес, оставлять зарубку на будущее. Просто хотела истребить кусочек истории. Начала с одной страницы, с титульного листа.

Потом стало проще. Она сожгла еще одну, и еще. Развела костер. Первая глава согрела замерзшие ноги. Вторая обожгла руки. После этого огонь в ней уже не нуждался. У него были свои соображения. Он пожирал тетради целиком, и когда она попыталась их вытащить, опалил ее; не испугайся она, огонь, возможно, поглотил бы ее, как посторонний черновик.

Она побежала. Прочь от пламени, от грота, все дальше от кампуса. Мимо пожарных машин, что мчались обуздывать то, что она учинила, мимо пустой «неотложки». Вопреки здравому смыслу. В ночь.

Потом она, видимо, уснула. Проснувшись, обнаружила, что до сих пор сжимает в руке обрывок вечера. Сначала не поняла, что это, но, когда вгляделась, источник оказался таким же неоспоримым, как и то, во что он превратился. Когда в памяти вспыхнули прошедшие двенадцать часов, она, должно быть, удивилась, как и почему уцелела эта страница — ведь она сожгла все остальное. Худшая улика, абсолютно бесполезная, но доказывающая, что она украла, выдала за свою и уничтожила первую утерянную рукопись Эрнеста Хемингуэя, попутно распрощавшись с амбициями и устроив пожар в альма-матер. Она, вероятно, недоумевала, что заставило ее сохранить эту страницу в панике прошлой ночи, но, думаю, нет сомнений, зачем наутро она спрятала ее в своем чемодане: теперь — впервые за все прошедшие годы — она поняла, кто она есть, и не могла с этим расстаться.

«Я плохой человек», — говорила она себе, собирая из распечаток глав «Как пали сильные» единый роман. Свой роман. Она добавила титульную страницу, на которой стояло единственное во всей книге исправление:

АНАСТАСИЯ ЛОУРЕНС

КАК ПАЛИ СИЛЬНЫЕ

роман

Она решилась: она, плохой человек, будет всем, во что люди готовы поверить.

Позже за полночь Саймон обнаружил Анастасию — она ждала его там, где покинула несколько дней назад. Обнаженная, волосы еще влажные после ванной. Кожа пахла жасмином. Анастасия мертвым сном спала в постели Саймона.

Рядом с ней, там, где обычно спал он, лежала перевязанная стопка бумаги. Саймон ослабил бечевку.

Он мог целиком прочитать «Как пали сильные» к утру. Он мог ее не будить. Мог отправить рукопись по факсу в Нью-Йорк и, возможно, получить подпись Фредди на контракте до того, как она сообразила бы, что произошло. Вместо этого, опустившись подле нее на пол, он разбудил ее поцелуем. Она открыла один голубой глаз, потом оба. Он стоял на коленях.

— Ты выйдешь за меня? — прошептал он ей на ухо. Она улыбнулась. Кивнула. И, поскольку у него не было кольца, он оторвал кусок бечевки и завязал ей на пальце напоминанием на утро.

Два человека влюбляются. Слияние интересов, стечение времени и пространства. Случайности сведены к нулю. Но интересы мимолетны, а время и пространство навязаны: даже имей мы технологию, позволяющую приобрести в мире все желаемое, мы естественно склонны к образованию пары, отличной от результата запроса посредством булевых операторов. По сути, мы выгодно пользуемся ограничениями времени и пространства, приспособляемостью интересов — ведь все мы знаем, что ни один на самом деле не является объектом чьего бы то ни было булева вожделения, и какой поиск ни задавай, он не уловит никого, кто заинтересует нас больше, чем мы сами. Нам нужны ограничения времени и пространства — расклад не в нашу пользу, — ибо это единственный шанс найти себе пару достаточно несовершенную, чтобы она вступила в конфликт с нашими интересами и облегчила хоть ненамного бремя нашей ненависти к самим себе.

Таким образом, случай находит нам пару, чье величайшее достоинство в том, что он или она — не наш идеал. Случай находит нам пару, которая, быть может, кому-то назначена, и удерживает нас от половины, которой, скорее всего, назначены мы. И тогда случай принимается за работу, вразрез времени и пространству, дабы показать нам, что лежит вне наших ограничений: жизнь отношений принадлежит к особой категории того, что обречено на смерть.

Саймон привез Жанель «Как пали сильные». Дал ей пролистать рукопись, как пачку новеньких банкнот.

— Здесь все? — спросила она. Он кивнул. Она раскрыла на первой попавшейся странице в середине. — Я не понимаю. Ее стиль совсем на нее не похож.

— Так обычно и бывает. Она говорит, есть те, кто ругается, когда разговаривает, и те, кто ругается на бумаге, а Генри Миллер говорил, что те, кто матерится вслух, никогда…

— Шизофрения в чистом виде, Саймон.

— Ты не обязана любить Анастасию.

— Как бы то ни было, мне нравится, как она пишет. Никакого ханжества. Пишет как мужчина, как обычный преступник.

— Потому что ее герой преступник.

— Но на самом деле преступно жениться на бедняжке из-за ее денег. — Жанель расхохоталась. — Только представь, что с ней будет, если Фредди завернет рукопись.

— Она не знает о Фредди, Жанель.

— Вот именно! Ты бросишь девочку, и она так никогда и не поймет почему. Может, Джонатон попытается ее спасти. Вот бы посмотреть на эту парочку.

— Я не собираюсь ее бросать, Жанель. С чего ты взяла, что Фредди не примет рукопись? Ты что, невыгодно представила…

— Я готова к любым непредвиденным обстоятельствам, в отличие, судя по всему, от тебя.

— То есть?

— Ты понимаешь, что не сможешь остаться с этой несовершеннолетней потаскушкой, если она ничего не будет стоить. Я согласилась на твою интрижку лишь потому…

— Я не нуждаюсь в твоем согласии.

— Я твой партнер, Саймон.

— Деловой партнер.

— Я знаю слишком много для делового партнера.

— Ты — половина этой галереи.

— И половина денег, которые может принести эта девочка.

— И престижа.

— И престижа. И все же, Саймон, ей еще даже нет двадцати одного. Сейчас она выглядит намного приличнее, чем раньше, но это твоя заслуга, не ее. Развлекайся с ней. Пользуйся ситуацией. Но не забывай, что ты взрослый ответственный человек. — Она взяла его за руки. — Почему у тебя на пальце бечевка?

Бечевка? Неужели он уже забыл? Забыл, что ночью в постели Анастасия тоже обручилась с ним?

— Понятия не имею, как она там оказалась, — ответил он.

Жанель принялась развязывать узел.

— Не надо, — сказал он.

— Ты не можешь разгуливать с веревками на пальцах.