Рыжий, не оборачиваясь, отмахнулся, а Крайт подошёл к кузине, подал руку, помогая подняться, заботливо закутал в собственную тильдову шаль.

— Почему ты его Сартосом зовёшь? — Тильда шмыгнула носом, в котором стало мокро.

— Потому что это его фамилия? — предположил кузен, эдак иронично бровь заломив.

— А я и не знала… — протянула девушка и почему-то ткнулась лбом в его плечо, пряча замёрзшие ладони под лацканами фрака.

Кузен был тоже очень высоким, Крайт макушкой ему едва до скулы доставала. И стоял он также близко, как и Грег недавно. Вот только Карт не нависал, не угрожал — просто загораживал, а от чего, Тиль и сама понять не могла. От всего, наверное.

[1] Весталки — жрицы богини Весты в Древнем Риме. Они считались неприкосновенными (поэтому многие отдавали им на хранение свои завещания и другие документы). Весталки освобождались от отцовской власти, имели право владеть собственностью и распоряжаться ею по своему усмотрению. Согласно Плутарху, весталки были обязаны хранить девственность до 30 лет (по другим данным 30 лет)

[2] Дагерротипия (дагерротипный портрет) — предшественник фотографии. Её ещё называли застывшим портретом. В зависимости от освещения такое изображение могло выглядеть как позитив, так и негатив снимка.

Как Тиль и просила, кузен ждал её у заставы за королевским парком — и это было приятно. Значит, всё как раньше: Карт по первому слову готов был помочь. Но подъезжая, Арьере не заметила при нём ни чемодана, ни даже маленького саквояжика, а вот это настораживало, потому как свидетельствовало о том, что на самом деле он никуда ехать не собирается и, соответственно, помогать тоже.

Карт подошёл к остановившемуся возле него экипажу, отрыл дверцу рядом с пассажирским креслом, да так и остался стоять, наклонившись, выжидательно глядя на Тильду.

— Ты хочешь, чтобы я пересела? — догадалась, наконец, доктор. На то, чтобы сообразить, ей потребовалось всего-то ничего, секунд двадцать напряжённого, может, и просто дурацкого молчания. — А словами сказать нельзя?

Кузен пожал плечами, дождался, пока Тиль переберётся на соседнее сиденье, цепляя юбками рычаги, и уселся за штурвал, как-то очень основательно надвинул обруч переходника на лоб, приладил пластины на висках.

— А как ещё можно говорить? — поинтересовался, тронув экипаж с места.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты спросила, нельзя ли сказать словами, — невозмутимо пояснил Карт. — Как ещё можно сказать, если не так?

— Звуковыми сигналами. Гудки там подавать или свистки, — обозлилась Тиль — уж очень неуютно она себя чувствовала.

Понятно, что сама попросила кузена о помощи. Но кого ещё просить? С ней местные вряд ли станут откровенничать, уж мужчины точно. И, в конце концов, нужно разобраться, что ему самому, Карту то есть, от неё понадобилось через десять то лет.

— Если хочешь, спи, — как ни в чём не бывало, разрешил кузен. — Ехать долго, да и смеркается уже.

— А если сам заснёшь?

— Не засну, мне и ночью летать приходилось.

— Ну да, ты же у нас асс! — Крайт спокойно кивнул. — Лучший в стране!

— В мире, — скромно поправил кузен.

— Вот откуда ты знаешь? — Желание зацепить, обидеть было совершенно детским, но оттого не менее острым, до нервной почесухи прямо.

— Воздушный флот, который с королевским можно сравнить, есть только в колониях, — обстоятельно, с расстановкой даже, пояснил Карт, — а там признали, что я лучший. Выводы сама сделаешь.

— Слушай, я тебе не мешаю? Одновременно управлять и болтать сложновато.

— Не мешаешь. У тебя на удивление покорный спирит, отлично компенсирован. А управлять и на связи быть — это обычное пилотирование.

— Светлое Небо, опять забыла! У меня же за штурвалом асс!

— Ты чего кусаешься? — мирно поинтересовался кузен, покосившись на Тиль. — С мужем неприятности?

— С мужем у меня сплошные приятности, — буркнула доктор. — На то он и брак, чтобы быть счастливым.

— А не будет? Я про неприятности. Ведь сразу донесут, что мы вместе поехали.

— Ну и что? — Арьере отвернулась к окну, хотя стемнело уже основательно, за стеклом почти ничего и не видно, лишь неровная полоска придорожной изгороди, да серо-фиолетовое небо над полями. — Ты такой же родственник и воспитанник дяди, как и я. Имеешь право навестить дом, в котором вырос.

— А как же… Подожди, как там их журналисты называют? А! «Компрометирующие обстоятельства»?

— Только в ваших мечтах, господин Крайт, — сладенько пропела Тильда.

— Это обязательно, — кивнул Карт. — Куда без мечты? Расскажи мне о своём муже.

— Зачем? — изумилась Тиль.

Удивилась она по-настоящему. В понимании Арьере влюблённый человек — а ведь кузен намекал, на неостывшие чувства и всё такое — супругом возлюбленной будет интересоваться в последнюю очередь. Соперник же, как-никак. Или нет, не соперник? Или она вообще всё придумала? Но в машине, там, рядом со взлётным полем, что-то было, не приснилось же ей.

— Ты мне всегда паровой котёл напоминала. Вот как только приехала, так и… Знаешь, такие махины? Огромные, чугунные, как каменные. На манометрах, конечно, стрелки так и ходят туда-сюда, трубы трясутся, пар кругом. Но к самому котлу всё это никакого отношения не имеет. Стоит себе громадина — и ничего её вроде не волнует. Да только представь, что внутри творится! Рванёт — никому мало не покажется. Не только манометры с трубами — весь завод в Вечную ночь отправит.

— То есть я — это чугунина, которая рвануть может? — протянула Тиль, пытаясь сообразить, что её больше поразило: сравнение с котлом или такой словесно-образный поток от Карта.

— Ну да, — усмехнулся Крайт. — С виду такая тихоня — воды не замутит: «Да, госпожа, нет, госпожа». А кто Грегу в башку вазу запустил?

— Он мою куклу в грачином гнезде спрятал!

— А я о чём говорю? И, главное, тут же глаза в пол: «Простите дядя, моё поведение не достойно. Больше такого не повторится!» — глупейше просюсюкал Карт.

— Хочешь сказать, что я притворщица?

— Хочу сказать, что на похоронах Крайта никакого котла не было. Один чугун остался. Так чем занимается твой муж?

— Он меценат, театрам помогает, — машинально ответила Тиль, не слишком задумываясь, о чём говорит. — Гранты для актёров учреждает. Художникам, тем, кто костюмы и декорации придумывает, помогает. В постановках участвует — режиссёры к нему прислушиваются, критики тоже.

Кузен посмотрел на неё искоса, но эдак подбадривающе, мол: «Я слушаю, продолжай».

— Ещё он писатель. Пьесы пишет, — почему-то со злобой выпалила Тильда.

— Хорошие?