– Я уже написал. – Помощник бухгалтера достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист, развернул и протянул Вощинину.

30 января 1892 года Кунцевич приступил к исполнению обязанностей полицейского надзирателя. Он был счастлив.

В камере судебного следователя 7-го участка города Санкт-Петербурга коллежского секретаря Скуридина было так душно, что хозяин кабинета позволил себе расстегнуть сюртук. Его письмоводитель, поминутно промокая лоб огромным фуляровым платком, быстро-быстро водил пером по протоколу допроса. Допрашиваемый – плотный молодой человек с бритым подбородком и роскошными рыжими усами давал показания так, как гимназист-отличник рассказывает вызубренный урок:

– Пятнадцатого мая сего, тысяча восемьсот девяносто третьего года один из сторожей Аничкового дворца во время своего дежурства нашел у ворот, выходящих на Фонтанку, узел с вещами, похищенными у ремесленника Сорокина. Когда я предъявил находку кухарке Ивановой, последняя показала, что означенные вещи с пятого мая хранились у ее барыни, вдовы полковника Василевской, которой были известны как факт их похищения, так и личность похитительницы, скрывавшейся под чужим именем. Подавляемая тяжестью собранных улик, Василевская призналась мне в укрывательстве кражи.

Следователь жестом остановил допрашиваемого:

– Потише, потише. Вы так быстро говорите, что мой письмоводитель не успевает.

– Виноват-с.

– Кхм. Кунцевич, а вам не кажется странным, что если расследованием занимаетесь вы, то очень часто похищенные вещи находят в узлах на улицах, в разных частях города? Нет, я только рад, что вещи находятся, но все же это весьма странно.

Скуридин внимательно посмотрел на Кунцевича.

– Не вижу ничего странного, ваше благородие. Я же писал в акте дознания, что Василевская, пытаясь замять разгоревшийся розыск, упросила вдову коллежского регистратора Елену Косицкую, от которой скрыла способ приобретения вещей Сорокина, подбросить куда-либо таковые, что Косицкая и исполнила, незаметно оставив их у ворот дворца.

– А еще Иванова жалуется, что вместе с вами ее допрашивал какой-то плотный, невысокий мужчина, который бил ее по голове толстой книгой. Было такое?

– Да вы что! Никакого давления на подозреваемых никто не оказывал, не пугал и насилия не применял. В комнате при допросе Ивановой я был один, никакого плотного невысокого мужчины со мной не было. Никто при мне ее не бил. Да и никакой толстой книги у нас в надзирательской отродясь не бывало, нам, знаете ли, газеты читать некогда, не то что толстые книги. Оговаривают-с.

Кунцевич обернулся к письмоводителю, старательно скрипевшему пером:

– Успеваете записывать? Или мне повторить?

Вернувшись в сыскное отделение, Кунцевич застал в надзирательской одного Петровского. Частный агент [13] пил чай вприкуску, но как только увидел Кунцевича, вскочил.

– Мечислав, ты где шляешься? Жеребцов тебя обыскался.

– Так я же ему говорил, что к следователю поеду, по делу Сорокина. Ох уж и пытал меня господин следователь! Хотел я ему рассказать, как ты Иванову Уложением о наказаниях по голове бил, да не стал, думаю – пусть живет друг Петровский. Черт! Из-за этого допроса без обеда остался. Налей-ка хоть чаю.

– Какой чай, Жеребцов тебя уже раз десять спрашивал, иди к нему быстрее.

Едва взглянув на начальство, Кунцевич понял: Жеребцов чем-то очень взволнован.

– Ну наконец-то. Садитесь, Мечислав Николаевич. Вы герцога Лейхтенбергского знаете?

– Ни с одним из их Императорских Высочеств лично не знаком.

– Ах, Мечислав Николаевич, не паясничайте, не до этого сейчас. В общем, у герцога из кабинета похищена крупная сумма денег. Мы с Вощининым уже там отметились, Красов с двумя надзирателями продолжают осмотр. Дознание я поручаю вам. Срочно выезжайте на Дворцовую набережную, возьмите дежурный экипаж. Эту кражу непременно надо раскрыть. Вопросы?

– Какие, ваше благородие, могут быть вопросы!

– Ну тогда езжайте, езжайте с Богом! Я очень на вас надеюсь.

Князь Евгений Максимилианович Романовский, 5-й герцог Лейхтенбергский, генерал-лейтенант, член Российского Императорского Дома, титуловавшийся Его Императорским Высочеством, был женат на родной сестре героя прошлой войны «белого генерала» Скобелева. Его супруга вовсю «дружила» с Алексеем Александровичем – родным братом правившего монарха. Об этой связи знал весь Петербург. Жена герцога каталась с Алексеем по столице в открытом экипаже, демонстрируя публике бриллианты, подаренные ей любовником. Герцог на роман его жены с великим князем смотрел сквозь пальцы: ведь их высочество платил не только по счетам Зины, но и по счетам ее пьяницы-мужа. Естественно, кражу у такого человека надо было раскрывать любой ценой. А не то Евгений Максимилианович пожалуется Зинаиде Михайловне, та – Алексею, тот – брату, и тогда беды не оберешься.

Кунцевич прекрасно понимал, что в случае неудачного исхода дела крайним окажется он. Могут и со службы погнать! Налаженная жизнь рухнет в одночасье. Придется искать место, экономить на всем, забыть про учительницу, с которой сыскной надзиратель второй год состоял в незаконной связи.

Пролетка остановились у парадного подъезда запасного дома Зимнего дворца в тот момент, когда оттуда вышел Красов с двумя надзирателями.

– А мы уже закончили, Мечислав Николаевич, долгонько ты ехал.

Кунцевич насупился:

– Как только мне Жеребцов поручение дал, так я сразу и выехал.

– Ладно, ладно, хватить бычиться. Раз тебе дознанием заниматься, то давай я все, что узнал, расскажу. Дело, в общем, так выглядит: сейчас их высочество живет в доме один, супруга на даче изволит пребывать. Рабочая комната герцога в первом этаже. Чтобы попасть туда как с парадного входа, так и с черного, надобно обязательно пройти через залы, напрямую из людских не попадешь. Деньги их высочество положил в стол утром. Они лежали в шкатулке. Шкатулка интересная – сделана в виде книги, эдакий томик Пушкина, полый внутри. В одиннадцать герцог уехал, кабинет закрыл на ключ, он так всегда делает. Вернулся в час пополудни, хотел подремать, переодеться и ехать в клуб. Дворецкий денег попросил на какие-то надобности, герцог сунулся в стол, а денег-то и нет. Я дверь осмотрел, замок весь исцарапан, как будто его отмычкой открывали. Только вот непонятно, как вор мог к кабинету среди бела дня пробраться никем не замеченным?

– Алексей Иванович, а много ли в доме прислуги?

– Человек десять.

– Дозволь, я сам все осмотрю.

– Да давай, осматривай. Пойдем, я тебя дворецкому представлю.