– А вещи где?

– Коля все вещи у своей сестры держит, у Катьки, где она жительствует, я знаю, покажу. Еще мы часть в ломбарды снесли, но потом Коля сказал, что полиция может в ломбарды дать знать об энтих вещах, и нас там заарестуют. Он нашел одного скупщика…

– Ладно, про скупщика потом. Поехали.

– Куда?

– Покажешь, где Катька живет. Далеко?

– Далеко, за Московской заставою.

Кунцевич открыл дверь кабинета Жеребцова.

– Аполлон Александрович, можно вас на минуточку.

Жеребцов вышел в коридор.

– Ну, как успехи?

– Пишите постановление на обыск, поедем вещи изымать.

– Вот это молодец! А мой не колется.

– Вещи изымем, расколется.

– Вот что, Мечислав Николаевич, мы на обыск без вас съездим, а вы кражей у герцога занимайтесь, и так много времени потеряли.

– Лука, меха, которые тебе немец принес, соберешь в узел и отнесешь сегодня в десять вечера на Английскую набережную, к дому сорок три. Их потом швейцар найдет и в полицию снесет. Смотри только аккуратно, а то какой ретивый городовой повяжет, спасай тебя потом. Если кто из воров спросит, всегда отговоришься, мол, видел, как полиция Геца с товарищем повязала, побоялся, что они расколются, да и отнес их вещички от греха. Савося на Шпалерной [18] посидит, ума наберется, про тебя говорить не станет, ему кража мехов ни к чему. А Гец тем более молчать будет, человек опытный. Давай кольцо, я его потерпевшему отнесу.

– А зачем относить? Может, себе оставим? Кольцо-то хорошее, старинное, тут сотни три, а то и поболе можно получить.

– Запомни, Лука, я в сыскной работаю, чтобы воров искать, а не чтобы самому воровать. И деньги я с потерпевшего взял, потому что платят мне тридцать рублей в месяц, из которых пятнадцать я отдаю за комнату. И чтобы тебя не обидеть, я тебя ведь по отчетам не провожу и деньги розыскные на тебя из казны не получаю. Я сначала о деле пекусь, а потом уж о себе, а не наоборот. Давай кольцо.

Несмотря на то что на розыск похищенного у герцога имущества были ориентированы все агенты сыскной и наружной полиции, результатов не было. Кунцевич хотел было посадить всех подозреваемых в холодную и промурыжить там недельку-другую, авось кто и сознается. Но герцог своего разрешения на это не дал: ну не мог же их высочество остаться практически без прислуги! Он и на допрос-то своих людей не отпускал, Кунцевичу приходилось общаться с ними дома, где, как известно, и стены помогают. Расследование зашло в тупик.

Сыщик с самым понурым видом сидел в надзирательской, когда туда вбежал улыбающийся во весь рот Петровский.

– Мечислав! Нас в газете пропечатали! Вот, полюбуйся. – Петровский хлопнул об стол свежим номером «Петербургского листка».

Кунцевич меланхолично взял газету и стал читать заметку. Довольно обширная корреспонденция заканчивалась следующими словами:

«При обыске, произведенном затем у родной сестры Геца вологодской мещанки Екатерины Николаевой Лебедевой, проживавшей в доме № 33 за Московскою заставою, найдена масса золотых и серебряных вещей, мехов и мануфактуры, а также деревянная шкатулка, принадлежащая Гецу, в которой хранились квитанции на заложенные в разных местах ценности.

При таких условиях Гец счел бесполезным дальнейшее запирательство и сознался в совершении различных краж, числом до тринадцати, на сумму свыше 5 тысяч рублей.

Чины сыскной полиции считают, что большинство потерпевших от краж Геца будет удовлетворено вещами, отобранными от его сестры и предохраненными в разных учреждениях, где таковые были заложены преступниками.

Особо отличились в ликвидации шайки Геца агенты сыскной полиции гг. Кунцевич и Петровский, которые распоряжением господина Градоначальника представлены к награждению».

– Денег, наверное, дадут! – Петровский аж светился.

– Наверное. – От прочитанного настроение Кунцевича не улучшилось. – Слушай, Леня, а почему сестра Геца не к петербургскому мещанству приписана, а к вологодскому?

– Не знаю. По мужу, наверное. Она ж замужняя. Бабенка, скажу тебе – огонь! И озорная, видать. Я при обыске у ней среди прочего халат изъял и кальсоны мужские. Так вот, Гец их на себя не брал. Меха, кольца, другие вещи, все признал. А про эти говорит – не мои, такие не уворовывал. Ну я к этой Катьке с вопросом, откуда, мол, кальсоны? Она глазки потупила и призналась – полюбовник, мол, оставил. Муж, говорит, цельными днями в услужении у барина, тот его со двора раз в месяц отпускает, вот ей одной и скучно. Эх, хороша баба, жаль, что ее в ДоПР посадили!

– Леня! Ты ведь грамотный?

Петровский недоуменно вытаращил глаза.

– Конечно, грамотный. Я прошлый год экзамен сдал на классный чин.

– А коли грамотный, чего же ты, сукин сын, розыскные циркуляры не читаешь!

Несмотря на недельное пребывание в камере при Казанской части, Лебедев умудрился сохранить в чистоте одежду и не потерять степенный вид знающего себе цену человека. Сознаваться он и не думал.

– Не брал я никаких денег. И халата не брал.

– Как же халат герцога у твоей супруги оказался?

– Так она ж объяснила: полюбовник оставил. Брательник у нее бедовый, со всяким блатом водится, так Катькин полюбовник наверняка из их кумпании. Вот он-то халат и спер. Его ищите. А с законницей своей, шкурой барабанной, я еще разберусь!

Ну никак не хотел лакей колоться. Однажды Кунцевич, дежуря по сыскному, просидел с ним всю ночь, но признания не добился. Не помогла и «подсадка» в камеру. Через неделю Вощинин приказал Лебедева выпустить – за содержание под стражей без достаточных оснований начальнику сыскной могло влететь от прокурорского надзора.

Кунцевич выпросил у начальника сутки, сделал еще один визит герцогу, потом съездил в книжный магазин товарищества Вольфа в Гостином Дворе, а вернувшись, велел доставить к себе Лебедева.

Лакей, зайдя в кабинет, степенно поздоровался с сыщиком и, не спрашивая разрешения, сел на стул.

Кунцевич, не отрывая взгляда от арестованного, открыл верхний ящик стола и молча выложил на стол томик Пушкина.

Лебедев опустил голову.

– Доискались, ваше благородие! Черт вам ворожит.

– А ты думал, не доищусь? Эх, дурак, дурак! Не украл бы ты панталоны, век бы тебя не нашли. На исподнем сгорел. Ладно. Хоть ты меня и помучил, а мне тебя жаль. Хочешь, научу, как облегчить твое положение?

– Научи, барин! Век буду благодарен!

– Тогда слушай: я деньги опять спрячу, а ты как в камеру вернешься, так попросись к следователю. Ну и объяви ему явку с повинной. Как будто сам, добровольно сознался. Все ему о краже расскажешь и укажешь, куда деньги спрятал. Тогда тебе и наказание будет полегче, да и хозяин, пожалуй, простит…