Мы пользуемся своим модулем интерпретации в течение всего дня, пытаясь понять суть ситуаций, истолковывал входные сигналы и физиологические реакции нашего тела, объясняя все. В предыдущей главе мы говорили о том, что правое полушарие живет буквальной жизнью и точно вспоминает предъявлявшиеся ему ранее предметы среди новых, тогда как левое полушарие ошибочно принимает похожий предмет за тот же самый. Как я уже говорил, левый мозг жульничает. А наш интерпретатор поступает так не только с предметами, но и с событиями. В одном эксперименте с участием здоровых людей, не переносивших операцию по расщеплению мозга, мы показывали им набор примерно из сорока картинок, иллюстрировавших рассказ о мужчине, который просыпается утром, одевается, съедает свой завтрак и отправляется на работу. Затем, чуть погодя, мы проверяли, какие картинки каждый из испытуемых запомнил. На этот раз мы демонстрировали другую серию изображений: несколько картинок из исходного набора чередовались с новыми — часть из них вполне соответствовала рассказу, а другая часть не имела ничего общего с историей (отвлекающие изображения, на которых, например, мужчина играет в гольф или посещает зоопарк). Что вы или я делаем, когда перед нами ставится такая задача? Мы обычно объединяем исходные картинки с теми, что им соответствуют, и с легкостью отбраковываем все посторонние. У человека с расщепленным мозгом именно так поступает левое полушарие. Правое же, однако, ведет себя иначе. Как мы знаем из прошлой главы, где речь шла о запоминании предметов, правое полушарие абсолютно правдивое и опознает только те картинки, которые ему показывали раньше. Левый же мозг улавливает суть истории и признает все, что в нее вписывается, отсеивая остальное. Такой подход снижает точность, но обычно облегчает обработку новой информации. Правый мозг не улавливает смысла истории, он очень буквалистичен и не принимает ничего из того, что ему не предъявляли исходно. Вот почему ваш трехлетний ребенок удивленно возражает, когда вы приукрашиваете рассказ. Малыш еще максимизирует, а его левополушарный интерпретатор, который удовлетворен, если передана верно суть, еще не работает в полную силу.

Как я говорил, интерпретатор — чрезвычайно перегруженная система. Мы обнаружили, что она принимает активное участие и в эмоциональной сфере, пытаясь объяснить перемены настроения. Мы расстроили одну из наших пациенток, показав ее правому полушарию страшное видео о правилах пожарной безопасности, где человек попадает в огонь. На вопрос, что она видела, пациентка ответила: “Точно не знаю. Думаю, просто белую вспышку”. Но когда ее спросили, повлияло ли это на ее настроение, она сказала: “Сама не знаю почему, но я немного испугана. Я не в своей тарелке. Может быть, мне не нравится эта комната, а может, это вы заставляете меня нервничать”. Тут она обернулась к одному из моих помощников и сказала: “Я знаю, что мне нравится доктор Газзанига, но сейчас я почему-то его боюсь”. Она переживала эмоциональную реакцию на видео, все последствия со стороны вегетативной нервной системы, но не понимала, чем все это вызвано. Интерпретатор левого мозга должен был объяснить, почему она напугана. Информация, которую он получал извне, говорила о том, что в комнате был я, задававший вопросы, и что ничего плохого не происходило. Первое разумное объяснение, к которому пришел интерпретатор, заключалось в том, что это я ее пугал. Поразительно, но мы обнаружили, что, оказывается, факты — это здорово, но можно обойтись и без них. Левый мозг использует то, что у него есть, а в остальном импровизирует. Первое же правдоподобное объяснение подойдет, так что в рассматриваемом случае — экспериментатор и пугает! Интерпретатор, находящийся в левом мозге, создает порядок из хаоса, который преподносят ему все остальные процессы, выдающие информацию. Мы повторили эксперимент с другой эмоцией и с другой пациенткой. Мы послали изображение красотки ее правому полушарию, и испытуемая смешливо фыркнула. Она тоже сказала, что ничего не видела, но когда ее спросили, почему она улыбнулась, ответила, что у нас забавное оборудование. Вот что наш мозг делает весь день напролет. Он берет информацию от разных своих отделов и из внешнего мира и соединяет ее в историю. Он также учитывает сигналы, исходящие от тела, как показывает следующий классический эксперимент.

Гормон адреналин, или эпинефрин, выделяемый надпочечниками, активизирует симпатическую нервную систему, повышая частоту сердечных сокращений, сужая кровеносные сосуды и расширяя дыхательные пути, благодаря чему мозг и мышцы получают больше кислорода и глюкозы. Он вызывает дрожание рук, покраснение лица, учащенное сердцебиение и беспокойство. Наше тело выделяет его в самых разных обстоятельствах: в уже упоминавшейся реакции борьбы или бегства и в других кратковременных стрессовых реакциях, спровоцированных опасностью (падением с лодки в бурную воду), возбуждением (как перед выходом на сцену вашего любимого исполнителя) или разными раздражителями, например громкими звуками, жарой и другими внешними стрессогенными факторами вроде вашего начальника. В 1962 году Стэнли Шехтер и Джерри Сингер из Колумбийского университета провели эксперимент (в котором использовалось введение в заблуждение, а потому сейчас он уже не был бы дозволен), доказывающий, что эмоциональные состояния определяются комбинацией физиологической активности и когнитивных факторов8. Участникам эксперимента сказали, что им сделают инъекцию витаминов для исследования их влияния на зрительную систему, но на самом деле им вкололи адреналин. Части испытуемых сообщили, что инъекция витаминов может вызвать побочные действия, в частности учащенное сердцебиение, тремор и покраснение, а другим — что побочных эффектов нет. После укола они общались с помощником экспериментаторов, который своим поведением демонстрировал либо благодушие, либо злость. Те испытуемые, которым сообщили о возможных побочных эффектах укола, приписывали свои симптомы, например учащенное сердцебиение, действию витаминов. В то время как остальные относили свое вегетативное возбуждение на счет окружающей обстановки. Те, кто был с благодушным помощником экспериментаторов, говорили, что находятся в приподнятом настроении, а кто был с сердитым — испытывали злость. Таким образом, имелось три разумных объяснения физических симптомов, однако только одно было правильным — действие адреналина. Эти результаты в очередной раз показывают, что люди склонны находить объяснения событиям. Когда мы возбуждены, то стремимся выяснить почему. Если есть очевидное объяснение, мы его принимаем, как сделала группа, которой сообщили о воздействии эпинефрина. Когда же тривиального объяснения нет, мы придумываем другое.

Итак, интерпретатор в нашем левом полушарии берет все входные данные и собирает их в единую осмысленную историю. Вот как это работает. Однако, как мы видели, объяснения левого мозга хороши лишь настолько, насколько хороша получаемая им информация. А во многих приведенных выше примерах информация, имевшаяся у левого полушария, была ложной.

Теперь, когда мы знаем о существовании этого механизма, возникает вопрос, как часто он сбивается с пути. Нам легко представить себе ситуации, когда мы можем неверно истолковать взаимодействия с другими людьми. Не так-то просто, однако, определить, когда мы можем неправильно воспринимать свои собственные эмоциональные реакции, а еще сложнее — когда они ошибочны. Целый ряд эмоциональных состояний и психологических расстройств изначально возникает из-за эндогенных, внутренних, сбоев в метаболизме мозга, как, например, те, которые связаны с паническими атаками. Такое биологически обусловленное событие, приводящее к выбросу адреналина, изменяет ощущаемое состояние, что, в свою очередь, должно быть интерпретировано. Мало кто в подобном случае скажет: “Черт, учащенное сердцебиение и потливость, должно быть, вызваны нарушениями метаболизма моего мозга. Надо сходить к врачу”. Интерпретирующая система большинства людей обратится за объяснением к информации из их собственной уникальной психологической истории, прошлой и текущей, и к действующим в настоящий момент сигналам внешней среды: “Мое сердце колотится, с меня льет пот — я, должно быть, испуган, а пугает меня, видимо... (Оглядывается вокруг и замечает собаку.) собака! Я боюсь собак!” Если эндогенные сбои устраняются с помощью лекарств или естественным путем, то интерпретации, данные измененному эмоциональному состоянию, сохраняются. Они прячутся в памяти. В результате могут возникнуть фобии.