– Много вас собралось? – спрашивает папа.

– Не знаю… Человек сорок, наверное.

– Маловато, – говорит папа. – Этим ничего не докажешь…

– Знаешь, – отвечает Пашка, – я не уверен, что за меня когда-нибудь выйдут сорок человек.

– Не научили мы тебя, – вздыхает папа.

– Чего не научили? – взвился Пашка. – Сидеть в углу и молчать в тряпочку?!.

– Почему молчать? Паспорт с собой носить на такие мероприятия… И чтобы обязательно кто-то знал, где ты. И вообще – почему нам не сказал?

– Вы бы меня не пустили, – говорит Пашка.

– Вот ты дурак, – говорит мама. – Мы бы с тобой пошли. А Ирка у нас оказалась настоящий партизан, надо же. Хорошо ещё, что всё так кончилось.

* * *

Я думала, что-то изменится. Но ничего не произошло. Пашка сидит в своих наушниках через книжки от меня. И ему нет до меня никакого дела.

Я опять рисую. Обыкновенно, ручкой. Почему-то Диксона с гитарой. Никак не получается. Мишу я больше рисовать не буду.

* * *

Первое марта, самый обыкновенный день. Я и не заметила, как весна началась. Раньше всегда смотрела, ждала двенадцати ноль-ноль. А тут проспала.

Обычный серый день, ничего не изменилось.

В классе я поднимаю голову и вижу незнакомого парня впереди себя. Новенький? Кто это? Красивый затылок, приятно даже посмотреть.

Хотя глаз всё равно дёргается в Мишину сторону. Да, я рассмотрела: у него и правда аристократичные черты лица. Очень тонкие. Даже косой глаз не портит.

Только к третьему уроку я вдруг соображаю, что новенький – никакой не новенький, а очень даже старенький. Это Диксон постригся.

– Тебе так очень хорошо, – говорю я.

– Правда, хорошо, – кивает Тоня.

Она рядом оказалась – надо же, в последнее время Тоня всё время оказывается рядом. Может, это не случайно?

– Диксон! – говорит Тарасов и свистит, как собачке. – Сгоняй в буфет за ватрушкой!

Тарасов подбрасывает мелочь в руке.

– Сам сходишь, – говорит Диксон.

Ого. Ого.

– Ого! – хихикает Тарасов. – Бунт на корабле!

Он идёт к нам медленно, такой боцман, гроза морей. И смотрит Диксону прямо в глаза.

– Ты сейчас идёшь за ватрушкой, понял?

И он протягивает мелочь Диксону. В общем, ничего такого: просит его купить ватрушку, даёт деньги.

А Диксон вдруг резко бьёт его по ладони снизу; деньги катятся по всему коридору.

Диксон красный и потеет, просто ужасно. Даже через его модную стрижку видно – шея, и затылок весь красный и мокрый.

– Подними, – тихо говорит Тарасов.

Надо же, шекспировские страсти. Превращение Диксона в человека. Мне даже странно, что никто не смотрит, только мы с Тоней, вот и все зрители. Подбегает какой-то пятиклассник, суёт деньги Тарасову – собрал.

Тарасов молчит. И Диксон молчит. Но глаз не отводит.

Подерутся? Звенит звонок, и Тоня вдруг берёт Тарасова под руку:

– Пойдём, Тарасик, на физику опоздаем.

И Тарасов почему-то уходит.

– Не сдавайся, Ричард, – говорю я.

Это немного смешно; как будто разыгрывается пьеса в школьном спектакле, и все ведут себя не очень естественно. Как плохие актёры. Интересно, это всегда так бывает в жизни, если что серьёзное происходит?

…Тоня теперь сидит со мной. Я спрашиваю тихонько:

– Зачем Тараса увела?

Физичка грозно смотрит на нас, и Тоня отвечает не вслух, пишет ответ на парте карандашом: «Испугалась. Что Диксон сорвётся. А так было красиво».

«Да, – пишу в ответ я. – Было красиво. Как в кино».

«Как в театре».

Надо же, как у нас иногда совпадают мысли.

Может, мы всё же немного друзья?

На перемене я всё-таки спрашиваю:

– А как твоя сестра? Так и следит за тобой?

– Нет, – улыбается Тонька, – она влюбилась. Представь! Теперь у неё в голове только Игорь; про меня вспоминает иногда, но редко.

– Поздравляю, – говорю я.

– Спасибо, – серьёзно отвечает Тоня. – Правда, боюсь, это ненадолго. Этот Игорь такой самовлюблённый тип, вроде нашего Тараса. Ну, да не важно, хоть чёрт с рогами! Главное, Ирка от меня отстала. Знаешь, я ведь долго думала, что ты тоже вредная. Из-за имени. Так влияет, представь!

– Представляю. А я раньше думала, что ты глупая. Из-за лица, – ляпнула я и тут же испугалась.

– У меня глупое лицо? – удивилась Тоня. Спокойно, не обиделась нисколько.

– Нет! Красивое. Мне казалось, не бывает человек и умным, и красивым.

– Я – красивая? Да ты что! С таким носом?!. Тоже, насмешила… Надо же, никогда бы не подумала! Ты, наверное, только на волосы смотришь, на цвет. Волосы – да; а лицо ведь у меня самое обыкновенное!

Кто бы мог подумать! Тонька и не знает, что она красавица!

– А теперь, – спросила вдруг она серьёзно, – теперь ты не думаешь, что я глупая?

– Ты рисуешь, – ответила я. – Глупый человек не может так рисовать.

– Я птиц люблю, – пожала плечами Тоня. – Не знаю, имеет ли это отношение к уму.

…Так странно, что мы говорим. Не просто болтаем, а всерьёз. И тут я взяла и спросила:

– А у тебя случилось что, Тонь? А?

– Да так, – сразу ответила она, – родители ссорятся. Ну, как у всех, ничего особенного. Просто грустно.

– Не как у всех, – сказала я.

– Твои что, не ссорятся, что ли?..

– Нет, – ответила я. И сама подумала: а ведь правда. Никогда не ссорятся! Как они так? Или они тихо ссорятся, как мы с Пашкой?

– Иногда спорят, конечно. Но ссорятся – я не слышала. У меня папа терпеть не может любые конфликты, он сразу любые ссоры гасит, в зародыше.

– Надо же, – сказала Тоня, – я думала, так не бывает.

– Бывает, – ответила я.

Даже никогда не думала, что у меня такая редкая семья.

Только вот мы с Пашкой подкачали. Взял и всё испортил, вот же человек!

* * *

Днём вдруг вышло солнце. Надо же, совсем тепло! Вот тебе и первое марта – думала, обыкновенный день, а ведь весна! И Тоня, и Тоня! Всё-таки мы настоящие друзья. Наверное. Никогда бы не подумала раньше.

На солнце тепло, а в тени руки мёрзнут – я засовываю их в карманы и в левом обнаруживаю бумажку. Что это?

Сложенный вчетверо листочек. Записка?..

«Ирка! Ты красивая. Не думай, это не шутка, как тогда, с Мишей. Это правда. И не думай, я ничего такого. Я просто. Просто – ты красивая, я подумал, ты ещё не знаешь. И помогла мне.