И это накануне войны!

Все эти годы председателем Совета Народных Комиссаров, то есть главой правительства, был Вячеслав Михайлович Молотов.

Можно сказать, что в тридцатые годы он был даже более публичной фигурой, чем Сталин. И до конца дней, признавая некоторые перегибы, Молотов был уверен в том, что они со Сталиным были тогда правы.

Вячеслав Никонов: «В его объяснении логика репрессий заключалась в том, что, ну понимаете, над ними витал вот этот ужас Гражданской войны. Это когда страна идет стенка на стенку в условиях иностранной интервенции».

Итак, небольшая группа людей, стоявшая тогда во главе огромной страны, боялась внутреннего потенциального предательства, которое могло возникнуть после начала войны, и с невероятным рвением эта группа людей начала потенциальных предателей устранять. В соответствии со своей революционной логикой Сталин не простил почти никого и ничего. Под нож пошли все, кто был замечен хоть в какой-то оппозиции: троцкистской, правой, левой, любой другой. Не щадил он в первую очередь своих старых соратников по революции.

Правда, был здесь один нюанс.

Вячеслав Никонов: «Очень сильно было заметно, и оно потом проявилось в репрессии. Вот те, кто были за границей, заграничная часть партии, она была антисталинской, напротив, сталинская часть — это те большевики, которые вот и до семнадцатого года они работали внутри страны, а не за, не за границей, вот этот водораздел был абсолютно четкий».

Как вспоминал Молотов, исходили они еще и из собственного опыта семнадцатого года. Большевики, совершившие переворот, были тогда частью единой Российской социал-демократической партии, причем ее меньшей частью. А затем, захватив власть, уничтожили другую, большую, часть партии. Был Молотов до конца жизни уверен и в том, что недруги Сталина внутри партии: Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков и другие реально договорились с военными во главе с Тухачевским о выступлении против вождя в июне 1937 года.

Молотов называл реальную дату переворота и тем самым оправдывал тридцать седьмой год.

Говорил ли он о перегибах? Да, говорил.

О своей ответственности? Да. Но упорно твердил: если бы не мы, то нас…

Вячеслав Никонов: «Они сделали все, чтобы не допустить ситуацию вот пятой колонны внутри страны. Вот логика репрессий в изложении… При этом он считал, что была масса этих искажений, масса перегибов, связанных с разными моментами: и с политическими моментами, и с инерцией деятельности правоохранительной системы, которая уже набрала определенную там просто динамику, которую трудно было остановить… один процесс тянул за собой другой. И с просто с карьеристскими настроениями, которые существовали в стране. Тогда очень многие решали просто личные проблемы, уничтожая своих соперников, своих конкурентов в тех или иных жизненных ситуациях».

В 1940 году маховик репрессий, раскрученный не без участия главы правительства Вячеслава Молотова, ударил вдруг по его семье.

Первый раз и пока по касательной, но все же…

В тридцатые годы Полина Семеновна Жемчужина была очень заметной персоной среди советской политической и культурной элиты. Жена главы правительства, кандидат в члены ЦК, к 1934 году — нарком рыбной промышленности, а главное — изысканная, роскошная женщина. В ней удивительным образом сочетались западная «выделанность» и выхоленность с железной советской идейностью и оптимизмом.

10 августа 1939 года Политбюро ЦК ВКП(б) постановило:

«1. Признать, что тов. Жемчужина проявила неосмотрительность и неразборчивость в отношении своих связей, в силу чего в окружении тов. Жемчужиной оказалось немало враждебных шпионских элементов, чем невольно облегчалась их шпионская работа.

2. Признать необходимым провести тщательную проверку всех материалов, касающихся тов. Жемчужиной.

3. Предрешить освобождение тов. Жемчужиной от поста наркома рыбной промышленности. Провести эту меру в порядке постепенности.

4. Освободить тов. Жемчужину от поста наркома рыбной промышленности, поручив секретарям ЦК товарищам Андрееву и Жданову подыскать работу Жемчужиной».

Вряд ли стоит объяснять, что означало подобное решение в 1939 году. Представляется, что спасли Жемчужину положение ее мужа и его личные отношения со Сталиным. Тогда, до войны, Коба (это дореволюционная партийная кличка Сталина) еще не перешел грань, еще не был готов перенести репрессии на уровень председателя Совета Народных Комиссаров и членов его семьи.

Пока не был готов…

11 ноября 1939 года Жемчужина была утверждена начальником Главного управления текстильно-галантерейной промышленности наркомата легкой промышленности РСФСР. Это было явным понижением, а в феврале сорок первого, незадолго до начала войны, ее исключили из состава кандидатов в члены ЦК.

Похоже, арест оттянула начавшаяся война…

Понимала ли она тогда, что у Сталина есть еще и личный мотив недолюбливать Жемчужину? Ведь именно она последней общалась с женой Сталина — Надеждой Аллилуевой.

Тогда, вечером 7 ноября 1932 года, на квартире у Ворошилова в неформальной обстановке собрались все высшие руководители СССР с женами. Захмелев, Сталин позволил себе то, о чем жалел, наверное, потом всю жизнь. Он скатал комочек хлеба и бросил этот шарик в жену Александра Егорова — будущего маршала Советского Союза.

И сделал это на глазах у всех.

На Надежду Аллилуеву эта выходка мужа подействовала до такой степени, что, встав из-за стола, она ушла на улицу. Вместе с ней вышла и Жемчужина. Две женщины долго гуляли по ночному Кремлю.

О чем они говорили?

Возможно, о парикмахерше, к которой ходил в последнее время Сталин?

Может быть, и о ней.

Аллилуева была вне себя от ревности, предъявляла мужу все больше и больше претензий. Жемчужина слушала и, как могла, пыталась успокоить Надежду. Если бы она могла знать тогда, что именно в эту ночь, расставшись с ней, Надежда застрелится у себя в спальне!

Утром находившийся в шоке Сталин произнес две запоминающиеся фразы. Взяв в руки пистолет, сказал:

— И пистолетик-то игрушечный. — А затем вдруг добавил: — Я был плохим мужем, мне некогда было водить ее в кино.

Кто знает, не сказалась ли эта последняя прогулка с Надеждой Аллилуевой на последовавшем через семнадцать лет аресте Жемчужиной? Скорее всего, сказалась. Таких вещей Сталин не прощал, особенно в конце жизни.

Кстати, муж Полины Жемчужиной Вячеслав Молотов во время голосования об исключении жены из кандидатов в ЦК воздержался. Это была единственная форма протеста, которую он себе позволил публично. Как вел себя Молотов в кулуарах Кремля, говорил ли с Кобой один на один — неизвестно, но, судя по тому, что Жемчужину не арестовали, наверное, говорил.

Сам Молотов вместо опалы получил еще одну должность — министр иностранных дел, оставаясь при этом председателем правительства. В воздухе все больше пахло войной, и Сталин бросил своего, пожалуй, самого проверенного бойца в бой, причем на самый трудный участок. Главная задача министра иностранных дел заключалась в том, чтобы максимально оттянуть начало неизбежного уже в тот момент столкновения с фашистской Германией, дабы страна успела подготовиться.