Между сторонниками Плеяды и теми риторами, классицистами и историками, которых Ронсар назвал слишком скучными и старомодными, чтобы писать на варварском французском, развернулось серьезное соперничество. Это была битва «молодых турок» Плеяды против «старой гвардии». Столкновение стилей сразу заворожило юную Марию, симпатии которой были на стороне Плеяды. «Старая гвардия» применяла сложные метафоры и обтекаемые педагогические конструкции, которые их соперники сравнивали с Вавилонской башней, тогда как «молодые турки» следовали совету Данте и использовали ясные, изящные и простые слова, в основе которых лежала разговорная речь: язык настолько яркий, элегантный и совершенный, достигавший таких высот, что был способен смягчать сердца людей.

Ронсар привлек внимание Марии тем, что знал Шотландию. Он служил пажом при дворе Мадлен, первой жены короля Якова V, а после ее смерти задержался в стране на два года. Марию впечатлила его борьба за светскую поэзию; будь ее воля, она читала бы французскую литературу, а не классику, и поскольку она уже являлась королевой, то было бы естественно, чтобы ей предоставили право выбора.

«Больше всего, — отмечал Бурдейль, — она любила поэзию и поэтов, но особенно месье де Ронсара, месье дю Белле, месье де Мезонфлера, которые сочиняли для нее очаровательные поэмы и элегии, в том числе об ее отъезде из Франции, и я часто наблюдал, как она читала их во Франции и в Шотландии, со слезами на глазах и печалью в сердце». Выбор авторов легко объясним: дю Белле был вторым лидером Плеяды, наряду с Ронсаром, а Мезонфлер — поэтом-солдатом, сопровождавшим герцога де Гиза. Сочиняла ли Мария стихи на тему своего возвращения из Франции в Шотландию — спорный вопрос.

У нее самой не было поэтического дара. До нас дошло лишь несколько ее стихотворений, хотя во время длительного заточения в Англии она пыталась писать сонеты на французском и итальянском. После суда над ней и казни было написано множество стихов в ее честь, — и некоторые приписаны ее перу. И тем не менее явной подделкой являются строки, которые она якобы сочинила по пути в Шотландию:

Эти строки, впервые появившиеся в «Антологии французской поэзии» в 1765 г., принадлежали не Марии, а французскому журналисту XVIII в., жаждавшему опубликовать сенсацию. Если юная королева и внесла существенный вклад во французскую поэзию, то в качестве покровителя, а не автора.

С просьбой о покровительстве Ронсар обратился в 1556 г., когда кружок близких ему поэтов начал называть себя Плеядой. Поначалу Ронсар хотел привлечь внимание де Гизов — дядей Марии, но, потерпев неудачу, обратился к ней напрямую. К тому времени прошел почти год после речи Марии в Лувре; ей было почти четырнадцать. Ронсар сравнил ее с римской богиней утренней зари, «прекрасной, и даже более прекрасной и очаровательной, чем Аврора». Его поэма «Ваше Величество» (A La Royne d’Écosse) была личным и политическим панегириком. Он предложил свои услуги «Вам, Вашему народу и Вашей короне».

Мария согласилась быть покровителем Ронсара и впоследствии помогла опубликовать первое издание его стихов. В ответ он и его последователи никогда не покидали ее, проявляя сочувствие, отправляя ей стихи, оказывая эмоциональную поддержку, в которой она так нуждалась в самые тяжелые и тревожные моменты своей жизни. Поэты Плеяды поддерживали монархию во время политического и религиозного кризиса, обрушившегося на Францию в эпоху религиозных войн. Они хранили верность Марии и считали своим долгом защищать ее репутацию. Правда, нельзя не признать, что Ронсар подстраховывался и посвящал стихи и Елизавете I — льстил ей, утверждая, что красотой она не уступает Марии. Но если не обращать внимания на мелкие «промахи», в целом поэты Плеяды вели себя достойно, и Мария любила их до конца жизни.

Несмотря на относительно скромный поэтический дар, любовь Марии к поэзии многое говорит о ней. Она обладала богатым воображением, была романтичной и склонной к серьезным размышлениям. Кроме того, в идиоматическом и культурном плане она стала настоящей француженкой, воспринимающей французский язык, его структуру и ассоциации точно так же, как любой уроженец страны.

Мария теперь не просто свободно владела французским: изменилась, а возможно, и полностью преобразовалась ее личность. Вкусы и занятия юной королевы были сосредоточены на музыке, танцах и вышивке, которым посвящали свободное время аристократки Европы, но ее предпочтения отличались от того, что доставило бы удовольствие уроженке Шотландии. Ее вкус также резко отличался от вкуса матери, хотя та родилась во Франции, — Мария следовала не только французскому, но и итальянскому стилю, отражающему моду при дворе Генриха II, увлекавшегося культурными тенденциями Флоренции, Милана и Мантуи. В пении и танцах Мария предпочитала стили, пришедшие из Мантуи и Милана, а в вышивке ей нравились роскошь Флоренции и Венеции.

Голос у нее был не слишком сильный, но чистый, и ее учили, подобно мантуанским певцам, изменять тембр соответственно тексту, акустике помещения или звучанию музыкальных инструментов. Иногда Мария пела, аккомпанируя себе на лютне. Она также играла на клавикордах и арфе.

Как музыкант Мария ничем особенным не выделялась, а вот к танцам у нее был настоящий талант. Достаточно ловкая, чтобы освоить сложные фигуры самых новых и самых модных танцев, она обладала чувством ритма и всегда выглядела грациозной. Рассказывали, что с помощью простых жестов она умела выразить чувства, соответствующие музыке.

Генрих II сразу же распознал танцевальный талант Марии, — как и ее блестящие актерские способности. Он постарался найти для Марии и дофина подходящего учителя танцев; юная королева и Франциск регулярно упражнялись вместе в преддверии балов, которыми должно было сопровождаться их обручение.

Мария обожала танцы. Она использовала любую возможность, чтобы потанцевать, — приезжала на семейные праздники, устраиваемые ее родственниками Гизами в Жуанвиле и Медоне, а также присутствовала на каждом балу в Лувре. В Холирудском дворце, после возвращения в Шотландию, она почти каждый вечер танцевала вместе со своими четырьмя Мариями. Нередко танцы оканчивались далеко за полночь, за что ее осуждали кальвинисты, видевшие в этом «безнравственность… французских обычаев», приглашение к «идолопоклонству» и сексуальной распущенности.

Мария также любила вышивать. Это занятие считалось идеальной формой отдыха для женщин, если для других развлечений на свежем воздухе было слишком холодно или сыро. Когда ей было девять лет, для нее заказали два фунта скрученной шерстяной нити, чтобы она начала обучение под руководством опытного Пьера Данжу, личного вышивальщика Генриха II. Мария всю жизнь получала удовольствие от этого занятия, и в Шотландии часто вышивала во время заседаний Тайного совета или приема послов. Впоследствии, во время ссылки в Англии, вышивание будет служить средством успокоения на протяжении долгих лет. «Весь день, — сообщал один из докладов, — она не выпускала из рук иглы, и разнообразие цветов делало работу не такой скучной, и [она] вышивала до тех пор, пока боль не заставляла ее прекратить это занятие».