Викториан пробыл в Черноречье всего около двух недель, но за этот недолгий срок успел возненавидеть и вечернюю сырость, и холодные утренние туманы, и полуденный зной, перемежаемый стылым ветром, когда в плаще жарко, а без плаща мгновенно простужаешься. Пожалуй, в горах ему не было так же худо, как в степи, – с тяжелой тростью дудочник уже не расставался вовсе и большую часть дня проводил в доме местного купца, стоящем точно напротив переправы. Как назло поток торговцев, едущих на весеннюю ярмарку на Чернореченский рынок, становился все больше, проверять приехавших было все труднее, и, в конце концов, те немногие из Ордена Змееловов, что были откомандированы в Черноречье, начали спустя рукава относиться к своему долгу, устраивая проверки только покидающим Лиходолье. Тех, кто сам лезет в проклятые земли, и вовсе перестали считать – времени не было, да и много ли сделают два дудочника и три ганслингера? После Загряды подобное соотношение сил стало казаться Викториану смехотворным. Ну, обнаружат они что-нибудь необычное, нелюдское в тех, кто приплыл из-за Валуши, и что с того? В толпе особо не постреляешь, а если нечисть путешествует не одиночкой, а с товарищами, можно нарваться на очень неприятную ситуацию. Было такое, и уже не раз – когда нелюдь, осознав, что сбежать не получится, начинает драть зубами и когтями все живое, до чего в состоянии дотянуться. Результат, как водится, плачевный – и для нелюди, и для случайных свидетелей, да и для орденцев, если подумать, тоже. Хорошо, если служители только недельной писаниной и денежным штрафом отделаются.

Змеелов аккуратно прислонил к лавке тяжелую трость с недавно замененным клинком, скрывающимся внутри деревянного «футляра», и сел у окна, с облегчением вытягивая больную ногу. Разбитое когда-то колено напоминало о себе все чаще, а вчера дудочник и вовсе едва сумел встать с кровати и доковылять до сумки с лекарствами – сустав распух и болел при малейшем движении. Чудотворная мазь лекаря Коща, выданная перед самым отъездом, облегчила боль и сняла отек, но ходить Вик до сих пор мог только с помощью трости.

Проклятая степь! Поневоле начинаешь задумываться, что дело вовсе не в нечисти, а в отвратительном климате.

Дудочник тяжело вздохнул, выглядывая в окно, за которым царила привычная для Черноречья суета, – одни паромы приставали к крепкому деревянному причалу, другие удалялись прочь, скрываясь в медленно тающей туманной дымке. На берег сходили новые и новые купцы, за которыми ехали телеги, тяжело нагруженные товарами. Кони звонко стучали подкованными копытами о доски причала, десятки голосов сливались в непрерывный равномерный гул. И все это продолжалось с утра и до вечера. С закатом все паромы оставались на южном берегу Валуши, и тем, кто не успевал за день переправиться через реку, оставалось лишь ждать утра – ночью ни один, даже самый смелый паромщик не согласился бы быть перевозчиком, это было равносильно самоубийству. После заката со дна к самой поверхности поднимались Валушкины русалки, которые крутились на середине реки, изредка подплывая к берегам и выпрашивая очередное подаяние – курицу, кролика, а если русалок было много, приходилось топить козу, иначе на следующий день через реку не сможет перебраться ни один паром.

Нельзя сказать, что когда-то Орден Змееловов не пытался извести водяную нечисть, прочно обосновавшуюся в Валуше, – пытался, еще как. Но вот только без толку – русалок меньше не становилось, а вот на людей обиду они затаили крепкую, и потому в скором времени через реку стало вовсе не перебраться. Водяные топили всех без разбору: и рыбацкие лодки, и тяжелые грузовые плоты, и неосторожных пловцов. В конце концов чернореченцы, плюнув на один из главных законов Ордена, пошли заключать мировую с русалками. Заплатили стадом отборных коров, но водяных все-таки задобрили, и река стала относительно безопасной хотя бы при свете дня. Конечно, приходилось постоянно подкармливать русалок, но чернореченцам оказалось гораздо дешевле топить на закате мелкую живность у переправы, чем лишиться возможности торговать со Славенией.

Неприятно, но приходилось терпеть. Пресечь это безобразие Орден не мог, поэтому пришлось по-своему возглавить – за определенный сбор со всех доходов Чернореченского рынка, в городе постоянно присутствовали как минимум две «связки» змееловов с опытом совместной охоты не менее года, которые в случае необходимости утихомиривали чересчур разошедшихся русалок. А ведь такие случаи были, и не раз: в полнолуние в водяных словно бес какой вселялся, крови животных им становилось недостаточно, и тогда русалки подплывали к самому берегу, а то и выбирались на сушу в надежде заманить в воду незадачливого путника. Удавалось им это довольно редко – чернореченцы тоже не дураки были и с приближением полной луны держались по вечерам подальше от реки, крепко запирали ставни и двери, вывешивая над порогом железные подковы. К водяным на ужин попадались разве что приезжие, на свою беду решившие прогуляться вдоль берега, невзирая на предостережения.

Очередной паром пристал к берегу, и Викториан не без удивления узнал в одном из сходящих на причал ганслингера, с которым успел когда-то давно поработать в «связке». Ризар практически не изменился за те несколько лет, что Вик его не видел, – все такой же худой, с мрачным, неулыбчивым лицом и привычкой скрывать правую, искусственную, руку под плащом. Интересно, он все еще носит ту знаменитую перчатку из шкуры золотой шассы или все-таки решил приберечь этот боевой трофей для особых случаев? Вещи из шассьей шкуры, конечно, прочные, но не вечные. Впрочем, как и любые другие.

Вик присмотрелся – издалека было не разобрать, что за перчатка надета на правой руке, зато уникальный длинноствольный револьвер, управиться с которым мог один только Ризар, как и прежде, висел на правом боку владельца. Слева на поясе болтался длинный одноручный меч, уже и не скажешь, который по счету. Мечи у Ризара почему-то долго не живут – ломаются у рукояти о панцирь чудовищ, лезвия разъедает едкой кровью нечисти или иззубривает о перерубленные шеи вампиров. Они теряются в бою, их уносят в себе издыхающие твари… Кажется, что казенные мечи этого ганслингера, которыми он пользовался после потери правой руки, были уничтожены всеми возможными способами, которыми только может быть уничтожено боевое оружие, кроме, пожалуй, ржавчины, – до состояния порыжевшей ломкой железки мечи попросту не доживали.

– Похоже, кому-то приспичило поохотиться для собственного удовольствия, – негромко пробормотал дудочник себе под нос, наблюдая за тем, как Ризар уверенной размашистой походкой сходит на берег и, не задерживаясь, покидает небольшой порт, мгновенно растворяясь в пестрой толпе.

Что-то в последнее время среди ганслингеров стало модным «повышать квалификацию» поездками в Лиходолье и охотиться за трофеями в одиночку, без поддержки дудочника на свой страх и риск. Орден на такое безрассудство смотрел снисходительно, выдавал храбрецу три горсти пуль, небольшой денежный аванс, сопроводительную грамоту и отпускал с легким сердцем. Те, кто возвращался после таких «каникул» живым и относительно здоровым, на ближайший год зарекались пускаться в подобные авантюры, зато приобретенный бесценный опыт в дальнейшем не раз спасал жизнь в случаях, когда магия дудочников по какой-то причине не срабатывала.