опустеет. Иногда народ задерживался в рыбный день, или пастор затягивал проповедь, или еще что, и ей наставала пора возвращаться домой, вот и кассу она брала с собой.

– А что же не запирала в кабинете пастора?

– Какой дурак будет хранить деньги рядом с пастором? – сказал Руфус.

Пиджак знающе кивнул.

– Однажды сестра Пол мне сказала, что где-то в церкви у нее есть хорошее укромное местечко для кассы, – продолжил Руфус. – Не знаю где. Но если не получалось спрятать там, то она забирала деньги с собой до следующего воскресенья. Так-то я и узнавал, что они при ней. Потому как тогда она просила меня проводить ее. А я, понятно, был только рад. Она мне скажет: «Руфус Харли, ты не человек, а человечище, вот ты кто. Почто не вернешься к нам в церковь? Ты не человек, а человечище, Руфус Харли. Вернись в церковь». Но я больше в церковь не ходок.

Пиджак задумался.

– Это же когда все было, Руфус. Теперь-то мне сестра Пол ничем не поможет.

– Ты не знаешь, чем поможет, а чем нет. Они с мужем – первые цветные в нашем районе, Пиджачок. Приехали в сороковых, когда еще ирландцы и итальянцы вышибали дух из цветных за то, что те перебираются в Коз. Сестра Пол с мужем устроили церковь у себя в гостиной. Между прочим, я сам присутствовал, когда для Пяти Концов рыли котлован. И рыли-то четыре человека: я, ее дочка Эди, твоя Хетти и калека-итальянец из этой округи.

– Что за калека?

– Да уж забыл, как звали. Помер давно. Он шибко помог Пяти Концам. Имя сейчас не припомню, но оно какое-то итальянское – Эли или что-то этакое. Кончалось на «и». Ну сам знаешь итальянские имена. Чудной. Калека. Только одна нога ходила. Ни мне, никому другого и слова не буркнул. Не удостаивал негров вниманием. Но церковь Пяти Концов поддерживал обеими руками. И был, видать, при деньгах, потому что имел экскаватор и нанял бригаду итальяшек, которые на английском ни бум-бум, и они закончили котлован и нарисовали на заднем фасаде тамошнюю картину Иисуса. Тот Иисус назади? Того Иисуса рисовали итальяшки. От начала до конца.

– Немудрено, что он был белый, – сказал Пиджак. – Пастор Го просил меня с Сосиской помочь сыну сестры Бибб, Зику, его покрасить.

– Ну и глупо. Хорошая была картина.

– Так она же на месте. Только он теперь цветной.

– А следовало оставить как есть, в память о том, кто привез экскаватор и всех тех итальяшек. Вспомнить бы только, как же его звали. Вот сестра Пол вспомнит. Они ладили. Она ему нравилась. Она в те дни была загляденье, знаешь ли. Уже в возрасте – по ту сторону семидесяти пяти, навскидку, – но, господи, какая же… Я бы ее не прогнал из постели за то, что крошит крекерами, прямо скажем. Не в те времена. Все было при ней.

– Думаешь, у них было?.. – Пиджак покачал рукой.

Руфус ухмыльнулся.

– Сам знаешь, в те времена этого везде хватало.

– Она разве не была замужем за пастором?

– Когда тот образина говорил хоть слово поперек? – прыснул Руфус. – Он и ломаного цента не стоил. Хотя, если честно ответить, не знаю, было у нее с итальяшкой чики-брыки и туды-сюда или же нет. Просто ладили, и все. Только с ней он и разговаривал. Без него нам Пять Концов было бы не построить. Мы закончили котлован, только когда пришел он. А копать пришлось немало. Так-то возвели эту церквушку, Пиджачок.

Руфус помолчал, вспоминая.

– А ты знал, что это он так назвал церковь? По задумке была, понимаешь, баптистская церковь Четырех Концов: север, юг, восток и запад, означало, что десница Божья накрывает со всех сторон. Это по мысли пастора. Но когда итальяшка нарисовал на задней стене картину, кто-то сказал: а давайте сделаем «Пять Концов», раз Иисус – сам по себе сторона света. Пастору это было поперек горла. Он говорил: «Я вообще о картине не просил». Но сестра Пол топнула ногой – на том и порешили. Потому стало Пять Концов, а не Четыре. Кстати, картина-то назади так и осталась?

– Еще бы. Репьем поросла, но на месте.

– Там сверху все еще написано «Пусть Господь хранит тебя в Своей ладони»? Не закрасили ведь?

– Боже, нет. Слова мы не закрашивали, Руфус.

– Ну и не надо. Это ему почесть, итальяшке. Давно уже умер. Человек сделал богоугодное дело. Чтоб делать богоугодное дело, Пиджачок, необязательно простаивать в церкви все воскресенья напролет.

– Мне-то что со всего этого?

– Ты спросил меня о сестре Пол, Пиджачок. А я рассказал. Ты бы к ней съездил, наведался. Вдруг она что знает про эту кассу. Может, сама надоумила Хетти, где ее прятать.

Пиджак задумался.

– Долгая поездка на подземке выходит.

– А что тебе терять, Пиджачок? Одна она осталась с тех времен. Я бы с тобой съездил. Хотел бы с ней повидаться. Но белый народ в Бенсонхерсте суров. Как только видят негра, сразу хватаются за пистолет.

При упоминании пистолета Пиджак побледнел и снова потянулся к «Сигрэмсу».

– Как же чертовски сложно жить, – сказал он, делая затяжной глоток.

– Может, Сосиска с тобой съездит.

– Он слишком занят.

– Это чем же?

– А, на него что-то нашло, – сказал Пиджак. – Ходит по округе и грешит на людей в том, чего они не помнят. – Чтобы сменить тему, он кивнул на генератор: – Тебе помочь? Что с ним?

Руфус снова всмотрелся в кишки старого механизма.

– Ничего такого, что я не починю. Г’ван в Бенсонхерст, улаживай свои дела и передавай сестре Пол привет от меня. Но вот бутылку оставь. Порой человеку надо встряхнуться.

– Разве ты не гонишь «Кинг-Конг»?

Руфус присел на колено и сунул голову обратно в генератор.

– Я всегда гоню «Кинг-Конг», – сказал он. – Но он состоит из двух частей. Сперва «Кинг», потом «Конг». «Кинг» – это раз плюнуть. Приготовил – и вперед. А я жду «Конга». Это требует времени.

Он нажал кнопку на боку машины, и генератор заикнулся, закашлялся на несколько секунд, завыл от боли, а потом ожил и заревел.

Руфус глянул на Пиджака, перекрикивая шум:

– Г’ван к сестре Пол! Расскажешь потом, как она поживает. Да не забудь в Бенсонхерст надеть ботинки для бега!

Пиджак кивнул, сделал последний глоток «Сигрэмса» и двинулся на выход. Но вместо задней двери выбрал ту, что вела в короткий коридорчик и к лестнице у подъездной двери, выходящей на двор. Как только он открыл дверь на улицу, из подсобки под лестницей показалась высокая фигура в черной косухе и стала бесшумно подкрадываться с трубой в руках на изготовку. Фигура была в двух шагах, когда с лестницы позади вдруг