Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А что с Платоновым?
Паша Ермолаев встрял на тему своего кумира, и это даже успокаивало. Если человек в стрессовой ситуации не зациклен только на собственной жопе, значит — способен соображать…
— А что с ним будет? В гальюн выпускаем, жрать даём, гитара есть. Довезем до Североморска, а на берегу компетентные люди разберутся.
Однако Ермолаев клонил совсем в другую сторону.
— Эта вся хренотень... Он про такие вещи много пел. Я-то знаю, уж я-то знаю… Так может, это всё не просто песенки. Может…
— Это ты к чему, Паша?
Повисла секундная напряженная пауза.
— Забей, Иваныч. Сморозил, не подумав…
По глазам было видно, что Паша как раз хорошо подумал. И не он один готов подумать так же. Слова Паши и в Красове разбередили суеверия, свойственные каждому моряку. Просто кому больше, кому меньше…
Казавшаяся поначалу стройной и логичной теория «Платонов — шпион» при критическом рассмотрении была нежизнеспособна. Музыкант не собирался на учения, да и все равно не смог бы что-то разнюхать с борта закрывающего район ледокола. Делиться этими соображениями с экипажем Красов, конечно, не стал. Шпион — он и в Африке шпион, понятное объяснение.
Уже позже, в ходовой рубке, капитан решил завести разговор о Платонове со старпомом.
— Как думаешь, нафига твой друг военным?
— Ты ж сам сказал, что он шпион.
— Твою мать, Федя! Я спросил, что ты думаешь. Отвечай по существу.
Бахтин помялся, решаясь, говорить или нет.
— Я не уверен, что это действительно наши были, а не… наваждение какое. Лёд и темноту все видят. А мне ещё мерещится… Как объяснить… мы тут не одни. Уверен.
— Продолжай.
— Этот остров. Он же просто куча камней в море, там выжить нельзя. И назван-то в честь братьев-рыбаков, на острове от голода погибших. Но поморы на корге как-то жили. А Лёва про «место силы» говорил. Подозрительно очень. Лёве эти камни на кой-то ляд очень и очень сдались. Возможно, кому-то не хочется, чтобы он туда попал.
— То есть ты с Пашей согласен?
— Отчасти. Паша… думал, он предложит Леву за борт выкинуть.
— Я тоже. Косаткам на корм: что-то они часто попадаться стали. В общем, Федя... Давай-ка с твоим Лёвой серьезно потолкуем. Только Игорька сперва проверю.
***
Как же много в человеке крови! Почему-то именно эта мысль пришла на ум первой. Весь пол изолятора был красным и липким.
Паша Ермолаев сидел на полу, склонившись над трупом Цепенёва. У Игоря весь живот — сплошная рана. Кишки отдельно от тела. Лицо Ермолаева в крови, как и лежащий рядом нож. Старший матрос растеряно посмотрел на капитана.
— Я не хотел! Он напал. Здоровый лось. Иваныч! Иваныч! Я не хотел… Он про Афган верещал, про ребят своих… Назвал «духом». А потом душить начал. Что делать?..
Красов похлестал себя по щекам — от увиденного замутило. Склонился над телом матроса, коснулся рукой.
— Игорь, Игорь. Ну как так-то... Тронулся всё-таки, Игорёк…
В военную молодость «Вольги» экипаж включал корабельного врача, но теперь фиксировать обстоятельства смерти предстояло капитану. Как и провести дознание. Самооборона — самообороной, разбираться будут на берегу. Главное, чтобы Пашу не укатали валить лес. Красов, борясь с головокружением и тошнотой, осмотрел рану.
И похолодел.
— Паша… а ты куда его печень дел?
Капитан рефлекторно успел подставить левую руку. Нож глубоко разрезал кисть, но иначе удар пришёлся бы по горлу. Боли в первые мгновения не было. Красов отскочил.
— Куда печень дел, сука?!
Почему-то сейчас этот вопрос казался очень важным. Паша медленно приближался, выставив перед собой нож.
— Они приказали. Но мне понравилось. Я предупреждал. Выкинул бы музыканта за борт — нас бы отпустили. Теперь отпустят только меня!
Резкий выпад: Красов с трудом увернулся. К счастью, Паша не был мастером ножевого боя, но шансов в этом столкновении у капитана все равно почти не было. Разве только потянуть время…
— На помощь!!! Убивают!..
Карасов попытался пнуть противника. Тот оскалился и снова сделал выпад, едва не зацепив локоть. Долго отступать в замкнутом и тесном помещении не получится. Ермолаев приближался, срезая углы, оттесняя к переборке. Левая кисть отнялась.
— Паша, успокойся! У тебя помутнение! Херли ты Игорька убил, а не Платонова своего?! — Красов кричал, привлекая внимание.
Ну где всех черти носят? Сюда, сучьи дети!
Палубой выше послышался топот. Ермолаев злобно зыркнул на дверь и метнулся из изолятора.
Капитан прислонился спиной к переборке. Попытался оторвать кусок рубашки, чтобы перевязать левую руку, но пальцы не слушались.
— Иваныч!
Будь Красов военным — представил бы Федю к ордену. Старпом не только быстро спустился сам: он прихватил с собой и сигнальную ракетницу, и пару человек.
— Паша… он Игоря убил. И остальных намерен.
— Кровищи-то кругом… За ним след остался. Ниже палубой спустился, гад.
— За ним! А ты, Сеня, метнись в рубку: по громкой всех предупреди.
— Да ты, Иваныч, давай тоже в рубку, рана…
— Хрена с два. Заживёт. Погнали!
— Тогда возьми, у меня-то ракетница… — Федя протянул капитану здоровенный складной нож: почти испанская наваха. — Что смотришь? Времена нынче неспокойные, живу на Яграх…
Сердце стучало в такт шагам. Следы кончились — кровь на ботинках подсохла, но капитан прекрасно понимал, куда бежит Ермолаев.
— В машинное отделение!
Перебить экипаж с одним ножом — задача непростая. Скрутят числом. Матросы, конечно, с ума на флоте не каждый день сходят, но флотские — народ крепкий и решительный. С одним психом управятся. Значит, если Паша решил всех угробить — метит по технике. В народе верят, что любой корабль можно отправить на дно за пару минут, открыв кингстоны. Херня, конечно. Так что гадить Ермолаев начнет в машинном отделении и центре управления. Поломать дизель или аппаратуру едва ли сможет, но попытается. А если не технику, то механиков и мотористов…
«Говорит второй помощник капитана! Старший матрос Ермолаев совершил убийство. Вооружен ножом!»
Теперь неожиданно напасть
