свойственно делить шкуру неубитого медведя и щедро сыпать обещаниями, которые он обязательно выполнит. Но лишь когда добьётся победы. А если те, кому он обещал, до неё не доживут, так даже лучше! С тобой вообще вышло удобнее некуда: ты ушёл сам.

— Это и есть моё посмертное наказание? — развернулся Таринор, повысив голос. — Вечно слушать, как ты указываешь на мои ошибки в жизни?

— Разве я назвал это ошибками? — Асмигар поднял бровь. — То, что сначала кажется неправильным, может оказаться самым верным решением в жизни. А то, к чему стремишься и прикладываешь все силы, может быть твоей величайшей ошибкой. К слову, если считаешь это наказанием, то поверь, оно не самое худшее. Сомневаюсь, что ты бы предпочёл корчиться в пасти одного из порождений Бездны. Или провести вечность в кандалах на службе какого-нибудь повелителя Ада. Или же вот, моё любимое: беспрестанно сражаться на Вечном поле битвы Нердеса! Удивительно, но некоторые и вовсе считают это наградой. Как если бы пахарь, ежедневно выбивающийся из сил за плугом, больше всего на свете желал бы после смерти вечно вспахивать небесные поля.

— А если он в самом деле любит пахать?

— Тогда ему стоит в самом деле пересмотреть свою жизнь. Ты, Таринор, в любом случае не пахарь и не воин. Ты плут, хитрец и приспособленец. И всю жизнь любым способом стремишься избежать как честного труда, так и славной гибели в бою.

— Желание избежать смерти делает меня особенным? По-твоему, мне следовало самому насаживаться на чужой меч?

— По-моему, ты слишком дерзок для мертвеца, разговаривающего с божеством. Да ещё к тому же в гостях, — заметил Асмигар. — Нет, держаться за жизнь — это неудивительно для человека. Вопрос только в цене, которую ты платишь за это. К слову, ты не задумывался, почему детство для тебя как в тумане?

— Разве не у всех так?

— Детские воспоминания — самые яркие. Люди проносят их через всю жизнь, даже если они этого не стоят, — серьёзно ответил Асмигар. — А тебе есть, что вспомнить, наёмник?

Таринор попытался продраться сквозь гущу памяти, но сумел выудить лишь отдельные фрагменты. Заледеневшее по зиме побережье. Деревушка у моря. Руки матери на щеке.

— Не морщи понапрасну лоб, — махнул рукой Асмигар. — Лучше я сам тебе покажу. Надеюсь, Селименора не будет против маленького представления.

Сказав это, бог-странник щёлкнул пальцами и хлопнул в ладоши. Мир вокруг наёмника снова погрузился в темноту.

— Ну вот, опять, — пронеслось в голове у Таринора.

— Ты так всегда себе говорил, — раздался голос Асмигара из ниоткуда. — Устал от жизни? Теперь отдыхай и радуйся.

Наёмник опять перестал ощущать собственное тело, если оно вообще принадлежало ему. Осязание исчезло, вся его сущность обратилась в зрение и слух. Таринору открылся вид осенней лесной чащи, пестрящей стволами берёз и осин, с ветвей которых доносилось пение невидимых среди листвы птиц. Вот двое мальчишек идут по вытоптанной тропинке, о чём-то весело болтают. Один, высокий и тощий как щепка, несёт плетёную корзину с грибами. Другой же, чуть пониже и поплотнее телом, держит в руках лук, а из кожаного колчана на поясе торчат стрелы. На вид обоим мальчикам не больше десяти.

— Узнаешь? — проговорил голос Асмигара и тут же сам ответил на собственный вопрос: — Конечно же нет. Этого ты помнить не можешь. Вон тот крепыш — это ты, Таринор.

— А кто второй?

— Твой друг детства, Ольфгерд, которого ты звал просто Ольф. Его отец — монах-расстрига из монастыря близ Гирланда. Обрюхатил девицу, она померла родами, а ему с новорожденным сыном дали лишь дожить зиму в монастыре. По счастью, он оказался не болваном, а с руками и головой. Прибился к вашей деревушке и вам с матерью старался помочь по мере сил, даже читать тебя балбеса научил. Хотя твоя мать обычно помощь отвергала, всё отца твоего ждала. Уже лет восемь как…

— Ты знаешь, кем он был?

— Рыбаком. Обычное дело: вышел в море на утлой лодочке — и поминай как звали. Но сейчас важнее другое. Смотри, а то всё пропустишь.

Маленький Таринор вдруг остановился и шепнул другу:

— Слышишь?

— Что опять? — устало спросил Ольф.

— Кролик же, ну!

— Ты в третий раз уже «кролика» слышишь, а на деле — ветер шумит.

— Да нет, теперь точно! Клянусь! Звук был оттуда. О, вижу его, вон там, в листве у бурелома. Даже шерсть видно… — мальчик осторожно вытащил стрелу и положил её на тетиву. — Вечером будет похлёбка. Ещё спасибо скажешь.

Таринор вгляделся в лес, прицелился в сторону поваленного дерева и мгновением позже стрела отправилась в полёт. Пролетев с тихим свистом три десятка шагов, она угодила прямо в серую кроличью шерстку. Таринор мысленно ликовал и уже собрался было идти за добычей, но неожиданно «кролик» разразился громогласной руганью.

Мальчишки вздрогнули, когда из-за бурелома выскочил недовольного вида бородатый мужик. Он придерживал руками приспущенные портки и размахивал меховой шапкой, которую Таринор принял за кролика и из которой торчала стрела. Увидев мальчишек, он уверенно зашагал в их сторону, а когда те бросились наутёк, прямо перед ними возник спрыгнувший откуда-то сверху черноволосый мужчина с пятнами не то грязи, не то крови на лице.

— Ну, здорова, выкормыши деревенские. — После этих слов, откуда ни возьмись из-за кустов и деревьев появились такие же оборванцы, всего с десяток человек.

— Держи их, Рябой! Этот засранец мне шапку прострелил!

— А нечего ворон ловить и шапки где ни попадя оставлять, — с хохотом подал голос кто-то.

— Я по нужде с дерева слез! Портки спустил, присел, а шапку рядом положил, — не унимался бородатый. — В ней жарко!

— А ещё от неё падалью воняет, — прохрипел некто с шрамом через пол-лица и распухшим носом. — Теперь хоть выкинешь её, посвежее спать будет.

— Ни за что! Заштопаю!

— Лучше задницу себе заштопай, чтобы в следующий раз засаду раньше времени не выдать, дурень, — сурово проговорил Рябой и перевёл взгляд на мальчишек.

— Что там у тебя, грибы? Это мы любим, давай сюда… — он выхватил корзинку с грибами из рук Ольфа и передал бородатому. — Держи. На башку наденешь вместо своей дрянной шапки.

— Да выкину я шапку, чёрт с вами! — огрызнулся тот. — Ладно, Рябой, полезли обратно. Скоро у опушки обоз проезжать должен, а с этих мальчишек что возьмёшь?

— Ну-ка, цыц! — отрезал черноволосый. — У меня уже ноги затекли на ветке белкой торчать. Я, может, поразвлечься хочу. Да и парни поди задницы уже отсидели. А обоз вон, пусть рыжий лезет высматривать. Его ведь идея была.

— Это ты с мальчишками развлекаться-то собрался? — усмехнулся кто-то. — Видать и впрямь долго в