«Хоть в этом повезло!» – подумал он и спросил буднично:

– Ну, выяснили, чем его?

– Шилом, – так же буднично ответил эксперт. – Конечно, вскрытие точнее скажет, но я убежден, что удар точно в сердце пришелся.

Ни Бунину, ни Мехову даже не пришло в голову поставить этот вывод под сомнение. Они были уверены, что вскрытие подтвердит заключение эксперта на сто процентов. Вовка Жнец практически никогда не выходил из состояния опьянения, но экспертом был от бога. Периодически начальство снимало с него стружку, грозясь уволить за пьянку, но на практике до увольнения никак не доходило, потому что таких точных экспертиз не делал больше никто.

– Шилом, значит… – задумчиво проговорил Мехов и посмотрел на Ивана. – А у тебя чего нового?

– Не считая того, что у убитого две вдовы, ничего. Хотя в наше время даже этому особо удивляться не приходится.

– Две вдовы? Интересно.

– Да уж куда интереснее. Он от жены к соседке по лестничной площадке бегал. Долго бегал. Двенадцать лет. И при этом периодически у нее жить оставался. Вот и сейчас у него в аккурат такой период жизненной биографии. От жены ушел, к любовнице пришел. А любовница ребеночка ждет.

– Да уж, коллизия. Так может, жена его и того, успокоила?

– Может… А может, и нет. Пойду еще с третьим соседом поговорю. В пятьдесят пятой живет. Кстати, знаю я его откуда-то. Больно морда у него знакомая.

– Давай, а я пока закончу процессуальные действия и поеду в управление. Завтра с утра подгребай, обкашляем, что делать будем.

– Так суббота же! – жалобно простонал Иван.

– Наша служба и опасна, и трудна. Не слышал, что ли? Ладно, можешь часам к одиннадцати подъехать. Поспи уж, чего там. И помни мою доброту.

– Сатрап ты, Сашка! – вздохнул Иван, понимая, что выходные окончательно не удались. Отряхивая штаны от сигаретного пепла, он поднимался в пятьдесят пятую квартиру, еще не зная, какой сюрприз уготовила ему там судьба.

Паника не отпускала. Ее тугие кольца уже напоминали даже не удава, а скользкого спрута, жирные щупальца которого сдавливали горло, не пропуская воздух в обескровленные легкие, обвивались вокруг желудка, корчившегося в пароксизмах боли, задевали сердце, бившееся неровно, с перебоями, то и дело пускаясь вскачь, тяжело бухая внутри грудной клетки, как кирзовые сапоги по асфальту. Во рту было горячо и сухо, зато в голове прохладно и как-то звонко.

Эта звонкая пустота поселилась там в тот момент, когда он увидел лежащего Родионова, на какую-то долю секунды перепутав его с самим собой. Вслед за пониманием, что Сергей окончательно и бесповоротно мертв, пришло не менее страшное осознание, что на его месте действительно должен был лежать он, Фомин, и только глупое спонтанное решение сходить за сигаретами, домашнего запаса которых ему хватило бы, пожалуй, на месяц, спасло его от смерти.

Егор понимал, что последние полтора месяца подсознательно ожидал чего-то подобного. Ему было страшно. И стыдно оттого, что он так боится. И нестерпимо жалко ни в чем не повинного Серегу, с которым они иногда по-соседски пили пиво, болея перед телевизором за любимый футбольный клуб. И именно из-за нелепой Серегиной смерти он понимал, что теперь ни за что не сдастся. Что дойдет до конца, стараясь победить и свой страх, и могущественного противника, решившегося на такой сильный предвыборный аргумент, как убийство.

«Катерину с Юлькой надо из города отправить, – думал он, прикидывая, как это сделать быстрее и надежнее. – До каникул неделя, а там всего ничего останется. Бог с ней, со школой. Здоровье дороже. Если я буду знать, что с Юлькой все в порядке, то не стану дергаться и психовать. А ясная голова мне сейчас ой как пригодится».

Хотелось выпить. Большими глотками замахнуть стакан виски. Но Егор понимал, что делать этого нельзя. Впереди был разговор с майором, который сейчас в одной из соседних квартир мучил Нину или Веронику. От жалости к этим женщинам у Егора снова сдавило горло. Он представил, что, случись все так, как было задумано автором жестокого сценария, сейчас стражи правопорядка терзали бы Катерину на глазах осиротевшей Юльки, а в соседней квартире живой и здоровый Родионов утешал бы своих баб, натерпевшихся страху.

Впереди была долгая ночь, за которую предстояло решить вопрос с отъездом семьи. Нужно было позвонить Насте и другим членам штаба, а также поставить в известность о случившемся Стрелецкого. Но панический спрут вызывал паралич воли, не давая поднять телефонную трубку.

Майор Бунин появился в квартире в начале одиннадцатого. Открывшая дверь Катерина проводила его в кухню с поджатыми губами, красноречиво выражавшими ее недовольство по поводу позднего визита.

– Ребенку спать пора, – в пространство сказала она, не глядя на Фомина и Бунина. Действительно, Юлькина мордочка, напуганная, но заинтригованная, маячила в недрах длинного коридора.

– Юльчик, ты иди в свою комнату и закрой дверь, – строго сказал Фомин, которому вовсе не улыбалось рассказывать про свои предвыборные страсти при ребенке. Того кошачьего концерта, который ему предстоял от Катерины, было вполне достаточно для его и без того измочаленных нервов. Юлька хотела возразить, но, видя непривычно строгое лицо отца, послушалась.

– Кать, поставь чайник. И бутербродов каких-нибудь надо сварганить, вы же, наверное, голодный?

– Не откажусь, – согласился Иван. – Давайте начнем, чтобы вас не задерживать. Для начала можно у вас паспорта попросить?

– Да, конечно, принеси, Катя. – Жена сделала еще более недовольное лицо, но все-таки вышла из кухни.

– Простите, как вас зовут?

– Егор Александрович. Можно просто Егор.

– Егор Александрович, как вы узнали об убийстве вашего соседа?

– Я возвращался домой с работы. Зашел в подъезд и услышал, что кричит Катя.

– Катя – это ваша жена? – уточнил Бунин.

– Да. Она очень страшно кричала, я испугался, что случилось что-то непоправимое, и побежал наверх.

– А что именно она кричала, вы не помните?

– Она звала меня по имени.

– А почему она вас звала, она знала, что вы зашли в подъезд?

– Нет, просто она увидела лежащего Серегу и решила, что это лежу я.

– То есть она перепутала вас с соседом?

– Вы знаете, я понимаю, что это абсолютно дико звучит, но когда я вбежал на площадку и увидел Родионова, то на какой-то миг мне самому показалось, что это я лежу. – Бунин с сомнением посмотрел на Фомина. – Мы достаточно похожи. Были. Рост, телосложение, прическа. Нас со спины даже дочка моя, когда была маленькая, перепутала. Он лежал ничком, и на нем была моя куртка, я ее привез из Италии.

– А почему на нем была ваша куртка?

– Когда Серега в первый раз ушел от жены, это давно было, лет десять назад, у него все теплые вещи остались дома, а жена в квартире замки поменяла, его не пускала и куртку не отдавала. На принцип пошла. Тогда дожди зарядили внезапно, а он в одной майке со свитером. В общем, я ему свою куртку отдал. Она ему в самый раз была, говорю же, мы одного телосложения. Ему эта куртка очень полюбилась, он ее, не снимая, носил, пока она не вытерлась уже до неприличия. Я ему как-то пару лет назад сказал, что, мол, Серега, хватит уже в тряпье ходить, а он ответил, что у него такой классной вещи никогда не было и больше не будет. И подначил меня, что если я ему другую свою куртку отдам, то он в ней еще десять лет ходить будет. Я себе из Италии как раз «Бербери» привез. Ну, в общем, подарил я ему новую куртку на день рождения. А себе потом в следующую поездку другую купил. Такую же. Только у него черная была, а у меня синяя.