его глазам блеснет вдруг спасительный свет маяка!

И Анри теперь увидел свет — тот, что светил для него, как для моряка Полярная звезда.

На тяжелом, черном фасаде дворца, там, за Дюрансой, мерцала светлая точка.

Привычный глаз Анри де Венаска узнал это точку.

То был свет ночника на окошке Марты.

Марты, которая, без сомненья, давно уже каждую ночь не спала, каждый вечер зажигала эту лампу, что прежде была их сигналом, и думала: "Может быть, он все же придет?"

У Анри больше не было ни денег, ни ценных вещей, ни часов, но, как всякий, кто долго жил в деревне, он узнавал время по звездам.

Итак, он посмотрел на небо и прикинул в уме.

Было около часа ночи, а рассветало часа в четыре.

Так что у Анри было еще три часа.

Он решился без колебаний.

"Я хочу ее видеть сегодня же!" — подумал барон.

С того места, где он стоял, к речному берегу спускалась почти отвесная стежка.

Анри скатился по этой стежке, иногда хватаясь за кусты, чтобы не скатиться кубарем по этому спуску, больше похожему на обрыв.

Так он добрался до Дюрансы.

Там он разделся, не обращая внимания на ночную прохладу, не думая о том, что вода текла с покрытых снегом гор и была, очевидно, ледяная.

Он свернул свою одежду в узел, положил себе на голову так, как носят тяжести люди из простого народа, и смело бросился в бурлящие волны.

Анри был прекрасным пловцом, и, несмотря на быстрое течение, пересек Дюрансу почти по прямой, держа над водой голову, а стало быть, и одежду.

Впрочем, глаза его не отрывались от светлого луча, который светил ему, как путеводная звезда.

Добравшись до другого берега, он укрылся в лозняке и поспешно оделся.

Потом, чтобы согреться, он пустился бежать.

Так он промчался через виноградники, спускавшиеся от замка к реке, и через четверть часа оказался у калитки парка.

Там ему пришлось подождать.

Мы видели, описывая нападение черных грешников, что в замок Монбрен попасть было не так-то легко.

Но Анри помнил, что в ночь их прощания с Мартой несчастная девушка сама подошла к этой калитке: у нее был ключ. Значит, надо было только подать ей знак — и она придет.

Ранее, когда Анри, переправившись через Дюрансу, являлся на свидание с Мартой, он насвистывал одну охотничью песенку, и этот мотив доносился до замка.

Зрение у барона было отменным.

Вглядевшись в светлое пятно, обозначавшее спальню несчастной девушки, он заметил, что окошко открыто.

— Она не спит! Она меня ждет! — обрадовался Анри и стал насвистывать охотничью песенку.

Прошло несколько секунд. Потом черная тень оперлась на подоконник и на миг заслонила свет ночника.

Ноги Анри подкосились, а губы шепнули:

— Это она!

V

Что же тем временем происходило в замке Монбрен?

Вернее говоря — что произошло с той кровавой ночи явления черных грешников?

Когда фермер Мартен Бидаш, его сыновья и работник Бальтазар, увидев зарево пожара, поспешно примчались в замок, черных братьев там уже не было.

Ни замок, ни ферма от огня не пострадали.

Нашли лакея, связанного на кровати, а рядом с ним хозяина без чувств — сначала его сочли мертвым, но очень скоро он пришел в себя.

Нашли и старого егеря в подвале, почти задохнувшегося с кляпом во рту.

Жена же и дочери фермера впопыхах убежали.

Только к обеду потушили пожар и послали за жандармами.

Началось судебное следствие.

Как ни странно, господин Жан де Монбрен, чья рана оказалась несмертельной, сказал следователю на допросе, что никого из разбойников не знает.

Старый лакей мог бы дать другие показания, но и он заявил то же, что хозяин.

А мы ведь помним, что капитан, стреляя в господина де Монбрена, говорил:

— Теперь я не нуждаюсь в твоем согласии!

На другой вечер, когда приехали господин Жозеф де Монбрен и его дочь, которых уведомили о случившемся, немедленно отправив нарочного, следствие было закрыто, и из этого расследования вытекало, что главарь черных грешников оставался таким же неизвестным, как труп, принесенный на ферму и похороненный без малейшего представления о его личности.

Только несколько дней спустя старый лакей Антуан по секрету сказал егерю Жерому и фермеру Мартену Бидашу:

— Мы с господином Жаном отлично знаем, в чем тут дело и кто у черных братьев капитан.

Те оба так и ахнули, а старый лакей добавил:

— Только господин Жан взял с меня клятву ничего не говорить — так я ничего и не скажу.

Понемногу по округе пошли слухи, что господин Жан де Монбрен много знает о черных грешниках, но упорно молчит.

Отчего же?

В том-то и загадка.

Братья помирились.

Но господин Жан де Монбрен, исцелившись от страшной раны, однажды сказал племяннице:

— Дитя мое, я чуть не погиб, и ты была бы невольной причиной моей гибели. Никогда больше ни о чем меня не спрашивай.

Изумленная и потрясенная, девушка смотрела на дядю, а тот еще сказал:

— И думать забудь, чтобы выйти за господина де Венаска. Он уже давно отсюда уехал, и что с ним стало — неизвестно.

— Я знаю, — сказала Марта.

Кровь бросилась в лицо старому дворянину:

— Знаешь? — воскликнул он. — Ты — знаешь?

— Знаю. Он уехал в Вандею сражаться за дело герцогини Беррийской.

— Ах, вот как! — усмехнулся господин Жан де Монбрен.

— И он, — взволнованно сказала Марта, потупившись, — должно быть, погиб: после сражения при Пенисьере о нем не было никаких вестей.

— Да, — заметил господин де Монбрен, — я вижу, у тебя сведения верные.

Марта ничего не ответила.

Дядя и племянница еще немного помолчали, а потом господин де Монбрен сказал:

— Что ж, дитя мое: господин де Венаск куда-то пропал, ты думаешь, что он мертв — так и нечего о нем больше толковать.

— Дядюшка!

— Ты вольна даже плакать о нем.

Эти слова Марта поняла неправильно.

— Ах, дядюшка! — воскликнула она и прыгнула ему на шею. — Я знала, как вы добры и благородны. Вы простили тому, кто был нашим врагом, потому что он любит меня, потому что он пролил кровь за наших законных государей…

Господин де Монбрен пожал плечами.

— Ничего я ему не простил, — сказал он. — И если вдруг когда-нибудь он сюда явится, если станет опять домогаться твоей руки…

— Что тогда, дядюшка?

— Тогда я написал завещание, — сказал старый дворянин. — И даже если я умру, ты это завещание прочтешь, а прочтя увидишь, что не можешь быть женой этого человека. Впрочем, — продолжал господин де Монбрен с сердцем и непреложным тоном, — хватит