«Он может видеть через пространство. Колдун», — подумал Шешель, когда увидел темно-зеленый «Руссо-Балт» под своим окном. Впрочем, раскраска эта была сейчас очень популярна и чуть ли не треть авто, выпущенных в последние месяцы, имели такой же цвет.

— Да, стоит, — сказал Шешель, вернувшись к телефону.

— Это студийная машина. На время съемок она закреплена за вами. Приезжайте на ней. Там водитель. Он обо всем знает, но если вы хотите куда-нибудь заехать до студии, то скажите ему. Он отвезет вас куда годно. Можете и сами за руль сесть.

Определенно Спасаломская проговорилась. Или Томчин все так точно рассчитал?

— Спасибо. Мне никуда не надо, — «надо вообще-то, но ведь Спасаломская сейчас на студии, а значит, и мне туда ехать», — я сейчас соберусь и приеду.

— Жду с нетерпением.

Все как в сказке. Или как во сне, где все может сбыться. Но проснулся ли он? Если ущипнуть себя за ногу, то и авто и водитель исчезнут, растают, будто часы пробили полночь и волшебство закончилось. Авто превратится в тыкву, водитель — в крысу, а кем же тогда окажется Шешель? Он боялся просыпаться. Но полно же. Время к полудню движется.

Есть Шешель не стал. Быстро оделся.

Водитель был очень молод. По этой причине и на фронт попасть не успел, о чем, по глупости своей, сильно жалел. В армию он все же вступил, когда боевые действия еще не завершились, но его распределили в службу снабжения. Возил он продовольствие, оборудование, солдат. Весть о том, что центральные государства капитулировали перед Антантой, застала его в глубоком тылу. Автомобильный караван расформировали. И все же накануне Дня Победы он мог на законных основаниях вытаскивать из гардероба свою военную форму водителя, отряхивать с нее пыль, проветривать и вспрыскивать духами, чтобы отбить въевшийся в ткань запах нафталина, и отправляться на парад. Со временем на груди появятся разные юбилейные медали. К десятилетию, двадцатилетию и так далее. И поскольку был он молод, то у него появлялась возможность дожить до тех времен, когда при каждом его шаге медали на груди, ударяясь друг о друга, начнут создавать приятный для уха перезвон, а люди будут поворачиваться вслед ему, провожать взглядом и шептать: «Герой войны».

Увидев выходящего из подъезда Шешеля, водитель выбежал из авто, приветливо улыбнулся, открывая перед пилотом дверцу.

— Садитесь, пожалуйста.

— Благодарю вас.

Вел он превосходно. Но что-то мучило его. Он вертелся на сиденье, точно на иголках оказался, краем глаза косился на Шешеля, все заговорить хотел, но не решался. Потом его прорвало. Он спросил Шешеля, помнит ли тот мальчика, который подал ему после окончания гонок на Императорский приз полотенце, чтобы утереть пот и грязь. Шесть лет прошло. Шешель не назвал бы сейчас имена большинства из гонщиков, участвовавших в той гонке, хотя многие из них были тогда у всех на устах. Ему пришлось бы покопаться в старых журналах или поискать в архивах старую афишу. А мальчика вспомнить? Хм. Но Шешель догадался, куда клонит водитель.

— Так это были вы?

— Да, вы помните? — Водитель был счастлив.

— Вас не узнать.

— Я мечтал тогда, что когда-нибудь тоже смогу победить в этих гонках. Как вы думаете — когда они возобновятся?

— Думаю, что в будущем году обязательно.

— А вы-то, вы-то будете в них участвовать?

— Боюсь, что нет.

— Почему?

— Долго объяснять. Нет, действительно долго. Времени прошло много. Я другим стал.

Гонки… он ведь так и остался не побежденным, потому что на следующих соревнованиях за главный приз боролись уже без него. Его имени в списках уже не было. Он уехал во Францию учиться на пилота аэроплана. Ему уже не спуститься с небес на землю. Да и надо ли? Его время ушло. Зачем создавать конкуренцию. Пусть теперь этот водитель станет первым. А ему надо ставить перед собой другие задачи. Не стоит бороться за то, что ты уже однажды получил. Но как все это объяснишь? Через это надо пройти. Самому. Шаг за шагом. Вот несколько уроков преподать ему можно. Хотя, хотя авто-то сейчас помощнее и поманевреннее тех, на которых в свое время упражнялся Шешель. Чему он его научит? Устарели его знания. Устарели.

Спасаломская в гриме бежала по коридору студии, следом за ней тянулся полупрозрачный воздушный шлейф, а в воздухе оставался запах духов. Вдохнешь воздух и сразу поймешь — кто был здесь несколькими мгновениями ранее. Стоять бы так с закрытыми глазами и пить его ртом и носом. Шлейф чем-то походил на опущенные крылья, но стоит расправить их, полетит ведь. Не удержит ее земля. Она и со сложенными крыльями бежала так легко, что ноги ее почти не касались пола.

Съемочный график насыщен. Переступи порог студии, и тебе не выделят и минуты передохнуть. Разве чтоб перекусить немного. А то и принесут еду прямо в павильон, времени дадут только чтобы проглотить успел все сразу — не пережевывая особенно, совсем как удав. Не один десяток человек мысленно станут подгонять тебя. Тут уж волей-неволей придется есть очень быстро. Так и желудок испортить недолго. Но кто об этом задумывается, пока тебя от боли не скрутит, а как только она отпустит — о ней забудешь до следующего приступа.

Спасаломская остановилась только на миг. Это верхняя часть ее тела остановилась, а ноги продолжали бежать.

— Здравствуйте, — бросила она Шешелю, улыбнулась, хотела еще что-то сказать, а он ей и того больше, но позади нее появилась девушка, вооруженная кисточкой и косметическим набором.

— Идемте, идемте, — поторопила она Спасаломскую, обогнала, схватила ее за руку и увлекла за собой, — грим потечь может.

Спасаломская не сразу отвела от Шешеля взгляд. Ее уже уводили, а она еще смотрела на него. На лице ее читалось: «Извини».

«Да что уж там. Все понимаю», — отвечал ей взглядом Шешель. Они научились читать мысли друг друга.

Он вспоминал об этом, когда ставил свою подпись под контрактом — несколькими листочками бумаги, которые он так и не прочитал, а только просмотрел. Хотел быстрее сжечь за собой мосты, чтобы дороги обратной не осталось. Только вперед. Вперед. Там только от тебя зависит — победишь ты или кто-то другой. Под чем же он подписался? Добровольно на каторгу просился? Совсем как новобранец, поверивший подпоившему его вербовщику, что в армии его ждут генеральские эполеты, слава и хороший оклад, а на самом деле… не стоит об этом думать, а то беду накличешь. Лучше думать о генеральских эполетах, славе и хорошем окладе. Может, все и сбудется.

Секретарша приложила к подписям пресс-папье, промокнула чернила. Томчин помахал страничками, подождал, пока чернила высохнут, потом посмотрел на подписи, любуясь ими, а может, и не веря, что подпись Шешеля настоящая, будто то, что произошло в его кабинете минутой ранее, привиделось ему, убрал один экземпляр контракта в сейф, расположенный в стене прямо за его столом, другой отдал Шешелю.

— Это вам. Вы даже не поинтересовались у меня своим вознаграждением. И об условиях контракта не спросили. Не читали ведь его. Кинулись головой в омут.