Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ешьте, пейте, заказывайте, кто что хочет, не стесняйтесь.
Все назаказывали как следует, невзирая на цены. В разгар веселья один из гостей вдруг спохватился:
– А где Богословский?
Официант говорит:
– А он уже пятнадцать минут как уехал.
Немая сцена. Потом крики:
– Негодяй! Мерзавец!
Но, делать нечего, доели, расплатились. Как только расплатились, тут же появился Богословский.
Все закричали:
– Где ты был?
– Да отъехал на полчаса по делам, а что такое? Что случилось?
И снова немая сцена, ответить нечего. Никто же платить не обещал. Разъезжались жутко злые.
Рассказывают, был ещё такой случай, когда Богословский с компанией сидели в ресторане. Среди них был артист, назовём его условно Петров Анатолий Иванович.
Вдруг раздался голос Левитана по радио: «Звание народного артиста СССР присваивается…» – и среди прочих – Петров Анатолий Иванович.
Петров вскочил:
– Вы слышали? Слышали? Мне дали народного.
Все стали артиста поздравлять. Никита сказал:
– Надо отмечать.
Артист закричал:
– Всем шампанского, шашлыков, икры!
Гуляли до утра.
Никита Богословский утром улетел в Сочи, чтобы не убили, это же он записал на плёнку голос Левитана.
Артист скандалил, требовал вернуть деньги. Хорошо, что через полгода ему дали звание народного.
Тут же позвонил Никита Владимирович и спросил:
– Отмечать будем? – и тут же положил трубку.
Большим мастером розыгрышей был артист Евгений Моргунов.
В какой бы город он ни приезжал, по улицам за ним ходила толпа мальчишек. А любимая его шутка была такая. Он подходил к продавщице мороженого с ватагой ребят и говорил:
– Всем мороженого!
Мороженщица радостно раздавала пацанам по порции.
– Спасибо, – говорил Моргунов и разворачивался, чтобы уйти.
– А деньги?! – кричала продавщица.
– Какие деньги? – говорил Моргунов. – Я хоть одну порцию себе взял?
А пацаны тут же разбегались.
А ещё на улице он надевал на глаза тёмные очки, вставал у светофора и ждал, когда подойдёт женщина посимпатичнее. К ней он обращался с просьбой:
– Не поможете слепому перейти улицу?
Женщина, конечно, соглашалась и протягивала ему руку.
Моргунов одной рукой хватал её за руку, а второй обнимал за талию. Пока они шли через дорогу, он трогал и гладил женщину. Если женщина начинала возмущаться, он срывал с себя очки и кричал:
– Я прозрел!
А ещё у него был такой прикол. Он брал с собой на гастроли несколько пар дешёвых часов «Победа». Приходил к председателю исполкома. Секретарше говорил:
– Доложите, народный артист СССР, депутат Верховного Совета Евгений Моргунов.
Председатель встречал его стоя. Они пили чай, разговаривали. В конце, уже прощаясь, Моргунов говорил:
– Так вы мне понравились, просто родной человек. Давайте на память, не глядя, махнёмся часами.
Председателю ничего не оставалось, как за дешёвенькую «Победу» отдать свой дорогой «Ролекс».
И так по всему городскому начальству. Домой приезжал с хорошим уловом.
Однажды мы с ним были на гастролях в Усть-Каменогорске. Во время обеда он сказал мне:
– Через пару часов зайди ко мне в номер.
Я зашёл. Моргунов, в махровом белом халате, лежал на кровати. Не успел я войти, как приоткрылась дверь ванной, и женский голос произнёс:
– Муслик, принеси мне халат.
Моргунов встал и отнёс в ванную халат.
Я спросил:
– Почему она вас назвала Муслик?
– Да, понимаешь, она со мной знакомиться не хотела, тогда я ей сказал, что я Муслим Магомаев. Сработало.
До сих пор не могу понять, где он нашёл такую женщину, которая в то время не знала Муслима Магомаева.
Весёлым человеком, заряжённым на розыгрыши, был Борис Сичкин.
Мы с группой писателей приехали в Ялту, пошли на пляж санатория «Актёр». Там же, на пляже, загорал Борис Михайлович Сичкин.
Аркадий Хайт спросил меня:
– Хочешь посмеяться?
Мы пошли к Сичкину. Вокруг него сидел народ. Он выступал. Увидел в море большой подъёмный кран, который доставал со дна гальку, и сказал:
– Зачем я купил этот кран? Что мне теперь с ним делать? Говорила мне жена, давай подкопим денег, купим подводную лодку. В жару опустился на дно, сидишь в прохладе, пьёшь пиво. Нет, купил кран. Что мне с ним теперь делать? Никому кран не нужен? – Народ умирал со смеху. И вдруг, ни с того ни с сего, уже обращаясь к нам с Хайтом: – Вы сегодня «Труд» читали? Нет? Значит, не знаете ничего. Мы, оказывается, обогнали Африку по заморозкам, а Индонезию по перхоти. Сначала отставали, потом Рашидов из Узбекистана сдал ведро первоклассной перхоти, и мы на первом месте.
В Москве, живя в кооперативном доме в Каретном Ряду, не платил месяцами за свет и газ.
Когда к нему приходили из ЖЭКа, он говорил: «Пока американцы не выведут войска из Вьетнама, я платить не буду».
Через некоторое время ему сообщали, что американцы вывели войска из Вьетнама.
Он отвечал: «А Камбоджа?» – И опять не платил.
Наконец он собрался эмигрировать в Америку. Перед отъездом хотел продать квартиру за большие деньги, но ему помешал председатель кооператива и заставил его сдать квартиру кооперативу за небольшие деньги.
Приехав в Америку, он отомстил председателю. Зная, что все письма читаются, прислал председателю такое письмо: «Устроился я здесь хорошо, поэтому то золото, которое мы с тобой припрятали, оставь себе».
Председатель бегал по квартирам с письмом и доказывал, что никакого золота нет. А ему все отвечали: «Это вы расскажите КГБ».
Однажды мне позвонил артист Александр Белявский:
– Я тут в Риге был, зашёл на рынок купить угря, а продавщица говорит: «Только что у меня была Лариса Рубальская и купила три кэгэ угря». Я её буду разыгрывать, – продолжает Белявский, – а ты, если она тебе позвонит, поддержи меня.
Дальше он позвонил Рубальской и с сильным латышским акцентом произнёс:
– Вы – Лариса Алексеевна Рубальская?
– Да, я, – отвечает Лариса.
– Вы вчера в Риге были на рынке и купили угря три килограмма?
– Да, купила, а что такое?
– Я звоню из латвийского посольства, вам должно быть известно, что угорь занесён в Красную книгу и никто не имеет права продавать его, покупать, а тем более вывозить его из Латвии.