– Это не распоряжения, а просьбы. И если ты не хочешь мне помочь, то я позвоню твоему лучшему другу, Саше Смирнову…

– Не смей меня унижать!

– А почему ты постоянно на меня кричишь?!

– Да потому, что я переживаю за тебя, понятно?! Ты слишком от меня далеко, чтобы я не волновался! Когда ты была в Москве, ты всегда находилась в поле моего зрения… А сейчас я просто с ума схожу, если тебя не вижу!

– Ты должен привыкать к тому, что я уже не твоя собственность.

– Ты жестокая и какая-то черствая, как сухарь! С тобой тяжело…

– А ты и не со мной… ну так что, поможешь?

– Хорошо, я постараюсь.

– Сестру Флорского зовут…

– Я запомнил. Роза. Прошу тебя, звони мне почаще! Я хотя бы буду слышать твой голос и знать, что с тобой все в порядке.

– Хорошо, буду звонить чаще. Но все равно, Володя, нельзя так… Успокойся, прошу тебя! Неужели ты не можешь найти в Москве женщину, которая заменила бы тебе меня?

– Эх ты… – Он в сердцах отключил телефон.

Я же, в свою очередь, постаралась взять себя в руки и позвонила в контору, где меня явно не ждали и тем более не ждали тех денег, что я собиралась им вернуть. Сказала секретарше, что я хочу встретиться с их директором по очень важному вопросу. Мне ответили, что я могу приехать в любое время.

Завтракали они молочной яичницей, печеночным домашним паштетом и кофе. У Нади проснулся аппетит. Она с каким-то тихим восторгом смотрела на баночку с клубничным джемом…

Хозяйка, Рита, понимая всю сложность ситуации и учитывая то, что ее гостям необходимо поговорить без свидетелей, тактично удалилась из кухни.

– Значит, так, – говорил Григорий, который в это утро мало походил на Григория вчерашнего. Он был чисто выбрит, умыт, словно вместе с водой ему удалось смыть не только лагерную грязь, но и тусклый налет безысходности, трагедийности. Даже глаза его блестели новым, правда, каким-то отчаянным блеском. – Документов на тебя у меня нет, это понятно. Я же не мог предполагать, что встречу тебя!

Она пыталась понять, как он к ней относится – как к обузе, неожиданно свалившейся ему на голову, или как к человеку, которому хочется помочь, которого хочется взять за руку и повести за собой.

– Поэтому давай сразу определимся: чего ты хочешь? Вернуться? – Он посмотрел на нее долгим внимательным взглядом. – Хотя что я такое спрашиваю, конечно, хочешь…

– Нет, – вдруг сказала она.

– Что – «нет»? Не хочешь вернуться?

– Я не могу вернуться. – Она с трудом проглотила кусочек булки с джемом, запила его кофе и чуть не поперхнулась. – Мне нельзя возвращаться.

– А я сразу это понял, – неожиданно сказал Григорий.

– Что вы поняли?

– Что у тебя проблемы. У тебя выражение лица как у человека, который запутался в этой жизни и еще не решил, как ему жить дальше.

– Я вам не верю. У меня было лицо женщины, на которую напал каторжник и изнасиловал ее в тамбуре и которую потом сбросили, как матрац, с поезда… Не думаю, что после всех перенесенных стрессов и страданий мое лицо могло бы выражать радость жизни.

– Это да, конечно. И все равно. Ты даже не попыталась уговорить меня остаться в поезде. Ты ехала не одна? У тебя были проблемы со спутником? Неудавшаяся личная жизнь?

– Все гораздо проще. Меня, как и вас, ищет милиция. Я украла деньги. Крупную сумму! Правда, мне не хотелось бы, чтобы вы считали меня простой воровкой. Здесь все сложнее… Просто меня бросил жених перед самой свадьбой – сошелся с моей лучшей подругой. Я не могла оставаться в городе, да и вообще, я чувствовала, что у меня уже потихоньку едет крыша… Я решила сбежать, но при этом прихватить восемьдесят тысяч долларов из кассы конторы, в которой работала. Вот так! Сама не знаю, как это получилось.

– И где же эти деньги? Неужели они остались в поезде?

– Да. Я запихнула их в детскую подушку и положила ее под голову. В одном купе со мной ехала старушка. Словом, я вышла из купе, уверенная в том, что ей и в голову не придет распарывать ее, осматривать, грабить… А потом… вы сами знаете, что со мной случилось. У меня не было возможности вернуться в купе и забрать деньги. И документы тоже. Так что возвращаться обратно в Уренгой у меня желания нет. Меня просто посадят, и все! По-хорошему, мне надо было бы успокоиться и вернуть деньги, как-то замять это дело. И я, возможно, так и сделала бы, с помощью мамы. Но теперь все получилось так, как получилось, и я не знаю, как мне дальше быть. По сути, лучше, если все решат, что меня больше нет в живых. Пусть уж кто-то меня пожалеет, чем станут презирать и носить передачи в тюрьму.

– Вот это оборот… – покачал головой Григорий. – Похоже, ты на самом деле действовала в состоянии, близком к помешательству. Или у тебя и прежде бывали такие случаи?

– Нет. Говорю же, никогда я ничего не крала! Я вообще-то хорошая, – криво усмехнулась она. – Была хорошая.

– Ладно. Я постараюсь тебе помочь. Не знаю, правда, что из этого получится… Понимаешь, я могу жить только в Москве. В другом городе я сразу стану заметен. Мой друг Лева, который помог мне бежать, поселит меня в своей квартире, и мне придется жить взаперти. Но это первое время. А потом мы что-нибудь придумаем. Возможно, я перееду жить за город, но, согласись, это лучше, чем оказаться в тюрьме…

– Вы все время будете прятаться? Разве это жизнь?

– Ну, не знаю… Для меня главным было оказаться на свободе. Понимаешь, у меня проблемы с сердцем, и я там, в тюрьме, просто помер бы… А так – у меня есть шанс еще пожить, причем у меня в запасе может быть еще целая половина жизни!

– Какой у вас хороший друг!

– Мы дружим, конечно, не с детства, а всего пять лет, но Лева – мой настоящий друг, единомышленник, мы отлично понимаем друг друга, нам интересно вместе… Я часто помогал его приятелям и родственникам, и он почему-то всегда считал себя обязанным мне. Но это не так. Мне несложно было делать то, что я делал… Устраивал их в клиники, давал деньги, находил адвокатов, да мало ли чего не бывает во взрослой жизни?!

– Вот я и говорю – он хороший друг. Организовал побег – а это сложно и дорого. Может, вам стоит сделать себе позже пластическую операцию?

– Не думаю, что это хорошая идея. Я ее просто могу не выдержать…

Она чувствовала, что увлеклась в своих рассуждениях, но ей так хотелось узнать об этом Григории побольше, что Надя все задавала и задавала вопросы, осознавая при этом, что причиняет ему боль, но все равно она не в силах была остановиться. Возможно, после испытанного ею ощущения того, что она находится рядом с опасным преступником, от которого к тому же еще и зависит, ей сейчас хотелось лишний раз убедиться в том, что Флорский – вполне нормальный, адекватный человек. Больше того, вероятно, именно он-то и поможет ей в ее ситуации! Подскажет, с его-то опытом, как ей поступить, что сделать, чтобы ее не посадили в тюрьму.