Черный цвет был фаворитом глянцевой жизни. Он худил и позволял сэкономить. Черные вещи могли перетекать из сезона в сезон – в отличие от сиреневых или зеленых, которые носили явно выраженный временный характер. Пойди разбери, из какой коллекции черные брюки – вчерашней или 2004 года. На фундаменте черного держалась глянцевая карьера.

Настоящего редактора гламура отличает любовь не к Виттону и Гуччи, а к продвинутым маркам, неразличимым с высоких куршевелевских и николиных гор. Высшим пилотажем было одной из первых открыть такую марку, лежавшую вне масс-культа. Но где и как ее открыть – Краснова не сказала.

Мне пока далеко до таких изысков. Даже черный базис был недоделан.

Перед Парижем мы продумывали с Ленкой мой гардероб. Джинсы она одобрила – хотя и простецкий Levi’s, но сидели они хорошо. Сапоги были новые, на платформе – и тоже прошли ее контроль. Но требовалось два вечерних платья, а у меня не было ни одного. Мы заехали после работы в «Султану Французову», но мой 46-й не помещался в их 42—44.

Одно платье в итоге Ленка мне одолжила. Для второго выхода я придумала соединить черную юбку и белую блузку. Краснова поморщилась:

– Плохо, конечно. Если получится, беги там в магазин сразу.

Собранная, как в пионерский лагерь (вместо конфет – мешок косметики), я сидела курицей на высоком стульчике и вглядывалась в лица отъезжающих.

Под табло собиралась группка. По-моему, это они. Я узнала их по багажу. Louis Vuitton, Fendi, опять Louis Vuitton… И ни одного потрепанного «Самсонайта». Я посмотрела на свой чемоданчик. Пророчества Красновой сбывались.

Надо подойти и познакомиться. Но мне вдруг стало немного страшно. Как в детстве, когда мама засовывала меня в лагерный автобус, оставляя наедине с чужими людьми, с которыми, как предполагалось, я должна теперь подружиться.

– Девочки, вы в Париж?

Их было пятеро, представительниц старшего глянцевого отряда. Три девицы стояли в центре композиции, две поскромнее, совсем молоденькие, жались в сторонке. На меня никто не обратил внимания.

– А мне Мораг сказала, что мне подходят тени, которые у них будут.

– Поль написал, что ждет нас. В прошлом году они на презентации в Париже поселили меня в такой ужасный отель…

– Девочки, вы с Жаклин летите?

Они услышали кодовое слово. И среагировали. Осмотрели меня – сапоги, джинсы, чемодан.

– Давайте познакомимся. Я Алена Борисова, журнал Gloss.

– Ты вместо Красновой? – спросила меня брюнетка.

– Можно и так сказать.

– Ассистент, что ли?

– Нет, редактор отдела People.

– А, понятно.

И девочки отвернулись. Через двадцать минут ожидания, которые я провела в полном молчании, появилась Жаклин.

Расцеловала троицу – Луи Виттон, Фенди, Луи Виттон.

– Хароший, хароший! – это относилось к троице брендов. – Ты Борисоф? – она ткнула в меня пальцем.

– Я.

– Пошли за мной, бистро, бистро!

Мы побежали за ней, как цыплятки за курицей. Я в конце – как самый гадкий утенок. Кстати, вместе с Жаклин нас было всего семеро. Кто-то опоздал?

В самолете я сидела одна – через проход три девицы шептались о чем-то своем. Остальные спали. Я прикрылась Бегбедером.

Ступив на родную землю, Жаклин разволновалась. Звонила куда-то, спрашивала, где автобус, и кричала – «За мной!». Мы метались по аэропорту де Голля, пробиваясь сквозь плотные слои пассажиров.

«Экзит ту» – водител сказал. Если он сказал «ту», значит, надо идти номерь один». Мы послушно двинулись за Жаклин.

Спустились в какие-то катакомбы – коридор с тусклым светом, вонючий, пахнущий мочой и потом, пробирались мимо афроамериканцев в грязных робах, смотревших на нас с удивлением и вожделением. Жарко и душно. Кондиционеры на этом парижском дне не работали. Всем было понятно, что мы идем не туда, но никто ничего не говорил. Хотелось спать и есть.

– Жаклин, наверное, нам лучше вернуться обратно, – сказала я.

Она вздрогнула. Остановилась. Развернулась ко мне всем корпусом.

– Ты это говорить?! Ты случайно в Парис! Жаклин тебе ведет!

Зря я влезла.

– Я Лена скажу про тебя. Мне не надо сказать, что делать!

Боже, бедная Краснова. И бедная я – если теперь Жаклин отзовет свой бюджет из журнала, Аня меня убьет.

Одна из блондинок, с сумкой Виттон, тут же встряла:

– Жаклин, не волнуйся! Мы сейчас все найдем.

– Жаклин знает Парис! Я этот аэропорт каждую неделю бывать!

Я готова была провалиться сквозь землю, затеряться в парижских катакомбах. Жаклин рванула вперед. Мы побежали за ней.

Тупик. Мы уперлись в площадку, забитую грузовыми контейнерами. Девушки злились и переглядывались.

Она снова куда-то позвонила.

– За мной, все наверх!

Мы проделали путь в обратном порядке – коридор, аромат мочи, грузовой лифт, зал прилета.

На выходе номер два нас ждал автобус.

Небо над Парижем высокое и яркое. И впереди целых два дня по-французски. Я понемногу успокаивалась. Просто надо действовать осторожнее. Действительно, это было невежливо, вот так указывать ей.

Черт! А вот и нет! Я ничего такого не сказала. Ладно, лучше не дразнить гусей – чтобы не подводить журнал и Краснову.

В Париже я была очень давно – в гостях у институтского приятеля. Он постоянно пропадал на работе, а я разгуливала по городу с ключом в кармане от настоящей парижской квартиры. Вечером приезжала с последним поездом метро в непрестижный район Gare du Nord, где вечерами на улицах собирались стайки африканцев, мимо которых было страшновато ходить.

Город я осматривала в хаотическом произвольном порядке, нарушая все туристические стандарты. Сначала – Монмартр и Центр Помпиду, и огромный торговый комплекс под ним, который выкрал у меня целый день. Потом сомнительный район Сен-Дэни, где проститутки и видео-пип-шоу в подворотнях, куда ныряли неопрятные типы с несвежими лицами. Кафе «Ротонда», где Модильяни и Пикассо ели салат «Ницца», и я тоже ела, мне не понравилось, но я и не художник. Эйфелева башня, на которой ужасно дует и в ресторане наверху дают сносный луковый суп.

Вечером в однокомнатной квартирке мы с моим другом Егором, патриотом Франции, скромным тружеником местной радиостанции и стипендиатом Сорбонны, готовили картошку по-русски, крошили туда французский сыр и запивали вином. А потом засыпали как брат и сестра на диванчике. Егору не хватало денег даже на раскладушку. Тогда это не называлось гламуром, но Егор был одним из первых его солдат. Он тратил все до копейки на дизайнерские шмотки и вел на радио программу про моду.

Я предвкушала Париж, подарок, который свалился на меня случайно и потому был особенно приятным.