— Ты промышляешь лосося?

— Да.

— Когда мальчик поправится, пришли мне хорошую рыбину, и будем в расчете!

Он приложил к фуражке три пальца — привычка, сохранившаяся со студенческих времен, — и пошел к своей лодке.

Дул сильный встречный ветер. Вениамин попытался лавировать. Но из этого ничего не получилось. Пошел дождь.

Он натянул непромокаемую робу и начал раскуривать трубку. Но из этого ничего не вышло. Хорошо еще, берег был знакомый и он мог определить, где находится.

Зато здесь, в море, он мог свободно думать. Как в свое время Андерс.

Дождь был холодный. Он хлестал по лицу, по рукам. Тек ручьем по шпангоутам и по обшивке. Стучал по банкам и камням, лежавшим на дне лодки для балласта.

И всякий раз, когда парус ловил ветер, лодка накренялась и вода текла в обратном направлении.

Сквозь этот потоп Вениамин видел Ханну, приехавшую, чтобы играть роль хозяйки дома. И Анну возле расстроенного пианино.

Он мысленно складывал головоломку, стараясь, чтобы все сошлось, но не обдуманно, а случайно, само собой. И должен был себе признаться, что точно так же он складывал и свою жизнь.

Надо поговорить с Ханной, пока еще не все испорчено.

В конце концов ему пришлось убрать парус и взяться за весла.

Когда он наконец добрался до причала, его уже собирались искать. Андерс и Фома стояли среди прибрежных камней. Оба бросились в воду, чтобы принять лодку.

В сенях лавки Андерс заметил, что негоже, если у доктора вместо лодки квашня для теста.

Вениамин устало хохотнул в знак согласия, стаскивая с себя робу.

Фома буркнул, что погода не лучше январской. Вениамин обратил внимание на его взгляд — Фома боялся за него. Ему стало приятно.

Рябины в аллее клонились до самой земли, но дождь прекратился.

В окнах за горшками цветов виднелись лица. Однако Вениамин слишком устал, чтобы обратить на них внимание.

Анна сбежала по лестнице в золотом облаке юбок.

— Слава Богу, вернулся! — прошептала она, обвив руками его шею.

В гостиной смеялась Карна. На кухне мололи кофе, из буфетной доносился голос Бергльот. Кто-то шел по дорожке. И благословенный ветер еще кружил в вальсе вокруг домов.

Вениамин непонимающе уставился на Анну. Наконец до него дошел смысл ее слов, и он обнял Анну мокрыми руками.

— Мы так боялись!

Их тут же окружили. Он еще обнимал Анну.

В дверях гостиной показалась Ханна. Их глаза встретились над плечом Анны. И Ханна исчезла.

Хотя он не погиб в море и был возведен в ранг любимого всеми патриарха, Ханне удалось испортить ему радость.

Во время завтрака Ханна встала, чтобы выйти на кухню. Проходя мимо Анны, она наклонилась и что-то прошептала ей на ухо. Обе засмеялись.

Вениамина охватила усталость. Он вежливо извинился. Не спал всю ночь…

— Мы знаем, — с участием сказала Ханна.

Старый, усталый человек поднимается по лестнице, думал он.

Вениамин лежал, пытаясь заснуть. Несколько раз до него донесся женский смех. В полусне перед ним мелькнула картина детства. Ханна и Элсе Мария. Они смеялись над ним.

Ханна ловкая, думал он сквозь дрему. Она всегда была ловкая. Он задумался. Может, не такая ловкая, как коварная? Хитрая? Нет, тут же защитил он ее, просто она старается хорошо относиться к Анне.

Неожиданно он начал искать Элсе Марию. Белая, в веснушках кожа. Рыжие волосы и светлые ресницы.

Он пошел за сарай и собрал немного черники, нанизав ее на стебелек. Пришел Фома, он держал под уздцы лошадь и сообщил, что Элсе Мария вышла замуж и вот-вот родит близнецов. Вениамин взял в руки скальпель, приготовился. Элсе Мария закричала, когда он подошел к ней. И вдруг он обнаружил, что это уже не Элсе Мария, а Ханна.

— Ханна вдова, — сказал Фома и с трудом разминулся с Вениамином на узкой тропинке. Лошадь чуть не задела Вениамина. Ему хотелось сойти с тропинки, но ноги его не слушались.

Фома отпустил лошадь. Это была Элсе Мария. Вениамин вскочил на ее белую, в веснушках спину. Она заржала и вместе с ним бросилась в темную пропасть. Падение было мягким и влажным.

Как только ветер утих, Вилфред Олаисен и Юлиус Линд прибыли на лодке из Страндстедета, чтобы не пропустить обед в Рейнснесе.

Вилфред Олаисен отдыхал в беседке с кружкой баварского пива из Трондхейма на подносе, а Ханна ходила между беседкой и домом.

После бури все было свежим, светлым и тихим. Даже звуки в столовой. Олине следила, чтобы никто не шумел, пока доктор спит. Однако он спал так долго, что она забеспокоилась — Бергльот не успеет накрыть стол к обеду.

Юлиус Линд потребовал, чтобы его оставили одного с его инструментами и не мешали ему.

Сквозь открытое окно столовой и дверные щели доносились звуки настраиваемого пианино. Словно напоминание о других временах.

Вениамин проснулся было, но снова заснул.

Оказалось, что Дина перенесла пианино в беседку. Для того чтобы его туда внести, она сломала одну стену. Топор бросила на черную полированную крышку. Из кармана темно-красного халата торчала погасшая сигара. Дина держала в руке зеленую бутылку с длинным горлышком, она то пила из бутылки, то ударяла ею по клавишам. Пианино то журчало, как ручей, то в его звуках грохотал каменный обвал. На столе красовалось полдюжины пустых бутылок.

Она обернулась к нему, это была Анна, а не Дина.

В конце дня его разбудила Карна:

— Папа! Буря кончилась. И к нам приехали два человека. Один из них сломал пианино.

— Это не страшно.

— Я хочу, чтобы у меня были свои куры! — Она забралась к нему в кровать.

— Какие куры? — Вениамин еще не совсем проснулся.

— Исаак говорит, что это не мои куры. Он один собрал все яйца и отнес их Стине.

— У Исаака в Страндстедете нет кур. Пусть собирает яйца, когда приезжает в Рейнснес!

— Нет!

— Почему?

— Он говорит, что у больных детей не может быть кур!

— Я ему объясню, что он ошибается.

— Не надо. Он будет думать, что я наябедничала.

— А разве нет?

— Да, но ведь он этого не знает.

— Может, вы будете собирать по десять яиц каждый?

— По десять?.. А кто соберет остальные?

— Работник.

— Ты ничего не понимаешь. Работники не собирают яиц.