— Видишь? — сказала Николь. — С ней всё в порядке.

— Как она добралась туда, где она сейчас? И как в отеле? Прошло три дня.

— Были ли какие-то операции с тех пор? — спросил Нэйт.

— Снятие 1000 евро наличными.

Николь улыбнулась и кивнула.

— Что на снимках камер банкомата? — спросил Тони.

— Они нечёткие, и она в кепке — не видно лица.

Вздыхая, Клэр встала, опираясь на руку Тони.

— Пожалуйста, Фил, найди её. Верни её нам. Мы не расстраиваемся из-за Гарварда. У неё вся жизнь впереди. Пожалуйста, привези её домой.

— Что, если заблокировать её кредитки? — спросила Николь.

— Нет, — ответил Тони.

— Соглашусь, — сказал Фил. — Это поможет её обнаружить.

— Роуч, — сказал Тони, — дай нам знать, если раздобудешь другие снимки с камер. Мы знаем, что эта женщина, прошедшая паспортный контроль, не Натали. Теперь нам надо знать, где эта женщина, и почему у неё была информация на Нат. Она выбросила телефон Нат или сама Нат? Нам нужны ответы. Они нужны нам…

— Три дня назад, — сказала Клэр, заканчивая фразу Тони.

Они все посмотрели на экран, передающий по видеосвязи изображение Фила Роуча. У него всегда были светлые волосы, и нелегко было заметить возрастные изменения. К тому же с тех пор, как Тейлор вошла в его жизнь, он словно молодел, а не старел. Его ореховые глаза светились искренним беспокойством за семью Роулингс. Роулингсы были его работодателями, но они были и его с Тейлор семьёй.

— Мы не остановимся. Постарайтесь немного отдохнуть. Мы с Тейлор найдём её.

— Спасибо, Фил, — сказал Нэйт и выключил видеозвонок. — Вы знаете, — сказал он, поворачиваясь, — я никогда не видел, чтобы Фил не справился. Мы не знаем, где сейчас Нат, но Фил узнает. — Он снова взял маму за руку. — Она вернётся.

Клэр изобразила улыбку.

— Ты прав.

— Фил нас не разочарует, — подтвердил Тони.

Глава 15

Ваш интеллект может быть сбит с толку,

но ваши эмоции никогда вам не солгут.

Роджер Эберт.

Дни потеряли значение, когда время стало складываться в недели. Если её объявили в розыск, она не слышала. Она слышала только Декстера, больше ничего и ни о чём.

Она села на самолёт в Бостоне в пятницу в середине декабря. Это было до Рождества и до дня рождения её сестры. Она пыталась отслеживать ход времени, но дни и ночи сливались. Иногда Декстер появлялся с завтраком — в маленьком окошке было ещё темно. Были дни, когда полностью светло не становилось совсем. Иногда их день заканчивался, а свет ещё был.

После нескольких дней она заслужила освещение. Сначала она не поняла, откуда оно. Это был светильник наподобие ленты, спрятанный в соединение потолка и стены, и только Декстер мог его включать. И, хотя в комнате всё ещё было холодно, со светом было морально легче.

Всё в жизни Натали имело теперь свою цену, назначаемую Декстером. Полотенца для ванной, махровые мочалки, простыни или даже, наконец, подушка — только он мог назначить их стоимость. Иногда это был акт повиновения или послушания. В другое время — её мысли или чувства, озвученные вслух. Иногда — воспоминания и ответы на вопросы о таких вещах, что она удивлялась, откуда он знает о них.

Она могла задать вопрос ему, если хотела, но, если что-то хорошее она могла заслужить, то расспрашивание Декстера могло иметь негативный результат. На его вопросы должны были быть даны правдивые ответы, но не ответы вопросом на вопрос. Но иногда Натали специально доводила до наказания. Принять боль от ударов его ремня временами было легче, чем делиться воспоминаниями. Слишком тяжело было вынести воспоминания о своей жизни до всего этого и о своей семье, учитывая то существование, которое она сейчас вела. Синяки на коже пройдут, а вот острое чувство испорченной жизни и потери семьи не давало потом заснуть.

Хотя в это трудно поверить, но выбор был за Натали. Она могла давать Декстеру то, что он требовал или нет. Что ей хотелось: награду или наказание? В любом случае решение было за ней.

Оскорбительным для Натали было требования к мытью. Согласно правилу Декстера о самоудовлетворении принятие ванны в одиночестве было запрещено с тех пор, как она тут появилась. Ему было недостаточно, что он мог всегда наблюдать за ней в камеру, он настаивал на личном присутствии. Сначала он буквально мыл её, словно маленького ребёнка, нуждающегося в помощи. Если его рука водила губкой или мочалкой, то в награду ей доставался яркий аромат соли для ванны, мыла, шампуня и кондиционера. А после того, как он вытирал её — всё её тело, он приказывал ей лечь на матрас и покрывал её кожу бархатистым лосьоном. Запахи менялись, но их присутствие пропитывало затхлую комнату, витая ароматным облаком.

Хотя Декстер провозглашал, что Натали его, принадлежит ему, он был для неё совсем чужим. Его прикосновения стесняли её, она неосознанно напрягалась.

Ничего не оставалось личного — ничего. Декстер требовал озвучивать её мысли и чувства на всё, что он делал, что ему приходилось делать для неё: на любое вознаграждение или наказание.

— Скажи мне, что ты чувствовала, когда я шлёпал тебя.

— Это больно. — Ответ был честным, и она не раздумывала.

— Нет, клоп. — Декстер дотронулся до точки между грудями там, где находится сердце. Не то, что гоняет кровь, но метафорическое, контролирующее эмоции. — Как ты себя чувствовала?

Разговор был хуже самого действия.

Одно дело, когда тебя заставляют стоять часами в углу, как нашалившего ребёнка, а другое — описывать унижение. Одно дело, когда тебя заставляют ползти к его ногам и сидеть между его коленей, подобно собачке, а другое — признаться, что от стыда ты возбудилась.

Без зеркала она не могла увидеть своё лицо, но могла рассмотреть, как синяки расцвечивают её кожу. Первый, который он оставил на бедре во время полёта, уже побледнел, но появились другие. Некоторые, не очень заметные, были такие болезненные, что было трудно сидеть. Другие появились от связывания или от жёсткого пола.

Когда Натали призналась, что ей не нравится, что её моют, Декстер перестал. Он её услышал, и она должна была быть счастлива. Но она не была. С этого момента мыло, которое он приносил для её купания, было грубым, с сильным запахом. Вода без соли для ванны пахла серой и сушила ей кожу. Шампунь еле пенился, и, конечно, исчезли лосьоны. Натали теперь могла сама себя помыть под его наблюдением, но её честность имела свою цену.

Теперь у неё