были принадлежности: простыни, полотенца, одеяло, но все они были лишены одного — цвета. Единственно, что выходило в её жизни за рамки белого, появлялось с приходом с Декстера: его сверкающие глаза, его джинсы — голубые или чёрные, цвет его рубашек. Это зачаровывало её каждый раз, когда он входил. Так бывает, когда смотришь на чёрно-белую фотографию с одним красным цветком или синим зонтиком, и её внимание фокусировалось на многообразии оттенков. Она следила за каждым его движением, насколько могла из того положения, в котором находилась в тот момент.

В тот день, когда на нём была зелёная рубашка, она вспомнила о полях в Айове. Синяя напомнила о небе в ясный летний день. Даже чёрный имел смысл, был контрастом к белому её комнаты.

Через недели её жизнь превратилась в предсказуемую рутину. Иногда она просыпалась до того, как появлялся Декстер с завтраком, иногда она спала. Но это неважно, она быстро выучила звуки его появления после слишком медленной реакции на них и последовавших наказаний, Натали мигом вставала так, как он требовал, презентуя всю себя, когда он входил.

После завтрака было время упражнений. В комнате меньше 9 квадратных метров было не так много возможностей. Декстер требовал, чтобы она двигалась. Ходила, танцевала, бегала на месте, прыгала или делала приседания — на свой выбор, но стоять неподвижно, сидеть или лежать на кровати, единственной мебели в комнате, запрещалось. Движения нужно было делать без перерыва, пока он не появится с ланчем. Она не могла отследить длительность этого, но могла сказать, что она была разной. Были дни, когда она продолжала и продолжала, до тех пор, когда могла только шагать и то из последних сил.

Еда не гарантирована, её нужно было заслужить. Обычно она сидела с Декстером за маленьким столом. Иногда ей разрешалось завернуться в одеяло, иногда нет. Если у него было особо властное настроение, она ела на полу, сидя на коленях у его ног, получая еду из его рук. Она скоро поняла, что определяющим фактором было количество стульев. Если, стоя в желаемой им позиции, она видела, что появился только один стул, а дверь закрылась, её дыхание учащалось.

Это означало, что эту часть дня ей придётся не ходить, а подползать к его ногам на четвереньках с колышущимися из стороны в сторону грудями.

Между ленчем и ужином было, как Декстер говорил, — его время. Задача Натали была заслужить награду, которая определялась степенью его удовлетворения и часто — её унижения. Он напоминал ей, что только он может это делать с ней, только он может оставлять следы на её коже и принижать. Мир будет видеть в ней королеву, но сначала она должна ублажить своего короля.

Недели шли, а её девственность оставалась нетронутой.

Не то, чтобы он её не трогал, он это делал. Его пальцы, ладони скользили по её лицу, шее, ключицам. По его желанию она стояла или лежала, а её груди, живот или зад ласкали или наказывали. Он видел её всю, но не проникал в её вагину.

Невнимание к этой конкретной области, тогда как он делал всё остальное, его властное присутствие пробуждали её вожделение, заставляя желать вещей, о которых она раньше даже не думала. Жажда чувственности, эротики захватывали её.

Если раньше она постоянно думала о родителях и семье, со временем это случалось всё реже. Не потому, что она не беспокоилась о них, просто эти мысли потеряли свою актуальность. Декстер получил контроль над всеми гранями её жизни.

Он был её богом и дьяволом. Его присутствие и одобрение просачивалось даже в её сны.

Ночью её руки зудели от желания снять напряжение. Когда он в первый раз запретил ей удовлетворять себя, она думала, что это будет самым лёгким правилом. Теперь же соблюдать его стало почти невозможно. Она даже иногда ёрзала по грубым простыням, позволяя им царапать свои сжавшиеся соски. Однажды она резко проснулась, от того, что её рука потянулась, куда нельзя. Она быстро взглянула на камеру, испугавшись, что от одного прикосновения к клитору может потерять заслуженное постельное бельё.

Мастурбация никогда особо не занимала её мысли, но, оставаясь наедине со своими воспоминаниями о посещении Декстера, её желание становилось слишком велико, чтобы его не заметить. Она вспоминала, как она была распята на металлической раме кровати с привязанными руками и ногами. Как её колени были поджаты под себя, а к лодыжкам привязана планка, прикреплённая затем к раме. Как он вслух описывал, что открывается его взгляду.

Её подушка намокла от слёз от этого воспоминания. Было уже достаточно ужасно то, что всё было на виду: попа в воздухе, а самая интимная часть открыта напоказ, но, когда её тело предательски повело себя, и блестящая жидкость потекла по бедру — это была агония.

Следующим пунктом в расписании после — времени Декстера — было купание, потом ужин.

После ужина было несколько часов или минут до того, как гас свет. Это время проводилось или в одиночестве, или с Декстером. Это он решал в соответствии со своим расписанием и делами.

Натали не знала, что он делает, когда он не с ней. Она ничего не знала, что там, за дверью. Всё, что она могла видеть с того места, где она стояла при его приходе и уходе, если, конечно, она не была привязана или наказана, — это серый коридор, противоположную стену из бетонных блоков.

Когда бы Декстер не появился, и что бы он ни делал, он всегда был чист и пах свежестью и властным ароматом мускуса и специй. Где бы он не проводил время без неё, это точно не была затхлая бетонная комната. Несмотря на то, что он делал с ней, она обнаружила, что скучает по нему. Может он был прав тогда, в аэропорту Мюнхена. Может она была сумасшедшей. Кто нормальный бы желал присутствия этого человека?

Но одиночество было отвратительно. Оно пожирало её, словно голодный грызун. А в присутствии Декстера голова была занята им. Он не только делал с её телом, что хотел, но и овладел её мыслями. Она пыталась просчитать его следующее движение, и была всё время начеку. Ей редко удавалось угадать, что у него на уме, но она научилась распознавать некоторые сигналы, и это давало ей приятное чувство предсказуемости.

Если ей приходилось ползти к пище, она могла быть уверена, что он будет испытывать её терпение, когда наступит «время Декстера». В её прежней жизни невозможно себе представить такое, но предсказуемость такого рода сейчас