— Да, уверен, что вы хорошо разбираетесь в этом, — протянул Рик, всматриваясь в его лицо.

«Он что, снова пытается меня подловить?» — подумал Бэленджер.

— Мне пришлось как репортеру присутствовать на нескольких подобных разбирательствах.

— Этот отель весь пропитан болью, — сказал Винни. — Взгляните сюда. — В обеих руках он держал еще одну ветхую газету. — Женщина, которой принадлежал чемодан с мертвой обезьяной. Какое имя было написано на этикетке чемодана?

— Эдна Боман, — ответила Кора.

— Да, это о ней. Эдна Боман. Она совершила здесь самоубийство.

— Что?

— 27 августа 1966 года. Легла в горячую ванну и вскрыла себе вены.

— Кора, я не устаю восхищаться остротой твоих инстинктов, — сказал профессор. — Я запомнил, как ты попросила Рика заглянуть в ванну, потому что боялась, что там окажется еще что-нибудь.

Кора передернула плечами.

— Почти сорок лет назад...

— Двадцать седьмого августа, — сказал Рик. — Каким числом был датирован некролог ее бывшего мужа?

— Двадцать вторым августа, — ответил Бэленджер.

— Пять дней. Сразу же после похорон она возвратилась туда, где со своим тогда еще мужем провела предыдущий летний отпуск. — Винни на несколько секунд умолк, очевидно, собираясь с мыслями. — Возможно, о том лете у нее осталось последнее счастливое воспоминание. Как раз тогда была сделана фотография, на которой они вдвоем и обезьянка с ними. А через год ее жизнь оказалась разрушенной. Она решила вернуться туда, где когда-то была счастлива, и убила себя.

— Да, — сказала Кора, — этот отель действительно пропитан болью.

— Но почему полиция или кто-нибудь еще не забрал из номера чемодан с мертвой обезьяной? — удивленно спросил Рик. — Почему они оставили его там?

— Очень может быть, что они его не оставляли, — ответил Бэленджер.

— Я вас не понимаю.

— Возможно, Карлайл забрал его оттуда до прибытия полиции. А потом вернул на место.

Наступило молчание. Бэленджер что-то услышал и подумал в первый момент, что это ветер свистит снаружи, но затем понял, что звук донесся откуда-то сверху.

— Комната, в которой висел плащ «Барберри»... — сказал Конклин. — Когда я там находился, Винни догадался обыскать карманы.

— И нашел вот это. — Винни вручил Рику и Коре письмо.

Кора прочла вслух шапку бланка и дату:

— "Клиника Мейо. 14 февраля 1967 года. Дорогой мистер Тобин. Согласно результатам последнего рентгеновского обследования Вашей грудной клетки, первичная опухоль к настоящему времени распространилась с верхней доли правого легкого на прилегающие регионы. Вторичная опухоль образовалась на трахее. Мы предлагаем Вам безотлагательно пройти следующий курс радиотерапии".

— Тобин... — Рик быстро пролистал страницы, которые дал ему Бэленджер, и нашел еще одну пожелтевшую от старости вырезку из газеты. — Эдвард Тобин. Биржевой маклер из Филадельфии. Сорок два года. Самоубийство. 19 февраля 1967 года.

— Сразу же после получения письма.

— Февраль? — переспросил Винни. — Даже для человека, намеревающегося покончить с собой, зима странное время для посещения Джерси.

— Ничего странного, если учесть выбранный им способ самоубийства: замерзнуть насмерть, прежде чем утонуть. — Рик ткнул пальцем в листок. — Парень был одет в рубашку и брюки; его тело нашли на берегу, выброшенное прибоем. Он весь превратился в кусок льда.

И снова Бэленджер скорее ощутил, чем услышал, взвизгивание ветра высоко над головой.

— Странно то, что две соседние комнаты связаны с самоубийствами.

— Если подумать, то и в этом не будет ничего удивительного, — возразил Конклин. — Ведь в «Парагоне» за многие годы останавливались тысячи и тысячи постояльцев. Жильцы в каждом номере менялись через несколько дней. И так на протяжении десятилетий. Рано или поздно каждый одноместный номер должен был обрести связь с какой-нибудь трагедией. Сердечные приступы, выкидыши, инсульты. Смертельные травмы от падений в ваннах. Передозировки наркотиков. Помешательство на почве алкогольной горячки. Избиения. Изнасилования. Различные сексуальные извращения. Супружеские и деловые измены. Финансовые крахи. Самоубийства. Убийства...

— Ужасно весело... — пробормотал Рик.

— Мир в миниатюре, — отозвался Бэленджер. — Именно поэтому Карлайл шпионил за своими постояльцами.

— Словно кальвинистский бог, наблюдающий за проклятыми, способный вмешаться, но предпочитающий не делать этого. — Кора опять сидела, потирая руки, — несомненно, этот жест означал у нее высшую степень беспокойства.

— Если мы хотим закончить осмотр за эту ночь, то нам нужно двигаться дальше. — Рик аккуратно сложил страницы, которые они читали, взял из рук Бэленджера папку, вложил туда документы и опустил папку в боковой карман рюкзака.

— Нужно будет не забыть положить это на место, когда мы будем уходить, — напомнил профессор.

— Не знаю, какой в этом смысл, — возразил Винни. — Все равно скоро от этого отеля останется груда щебня.

— Но таково наше правило, — ответил ему Рик. — Если мы нарушим его хотя бы однажды, то потом начнем преступать и другие ограничения. И превратимся в вандалов.

— Ты прав. — Голос Винни прозвучал напряженно. — Когда будем уходить, положим бумаги на место.

Направляя лучи фонарей во все стороны, они покинули балкон и продолжили подъем по лестнице.

— На первый взгляд кажется прочной, — сказала Кора. — Но после того, что случилось с Винни, стоит быть поосмотрительнее. Я думаю, что нам нужно идти, растянувшись в цепочку. Так будет меньше давления на лестницу.

— Превосходная мысль. — Профессор не упускал ни единой возможности похвалить Кору, отметил Бэленджер. — И, кстати, будет разумно держаться друг от друга на известном расстоянии.

Растянувшись гуськом, они неторопливо поднимались по ступенькам. Лестница то и дело поскрипывала, отчего у Бэленджера всякий раз на мгновение холодела в жилах кровь, но доски под ногами не прогибались, и он решил, что этот звук, вероятно, на протяжении всего времени существования отеля сопровождал ходивших вверх и вниз людей.

Профессор вдруг вскрикнул, но причиной его испуга оказалась всего лишь спавшая на перилах птица, сорвавшаяся с места при неожиданном вторжении. Ослепленная яркими огнями нескольких фонарей, она ударилась о стену, отчаянно хлопая крыльями, удержалась в воздухе и в конце концов умчалась в полной панике куда-то вниз и исчезла в темноте.

— Ну, такие вот штуки и заставляют биться старые сердца, — сказал Конклин.

Бэленджер повернулся к нему:

— Вы уверены, профессор, что вам не стало хуже?