С тех пор как на строительство первого строения на берегу озера упал первый кедр, прошло полтора века. Еще не иструхли толстые венцы покосившегося барака, где перед входом на звенящей матке топором имеется дата постройки – 1847 год. Говорят, что эти цифры, по предварительному росчерку руки жены, Марии, топором вырубал сам Макар Иванович Макаров, прадед Ивана Макаровича. Повода для сомнений поэтому нет. Об этом говорят могильные кресты рода Макаровых, небольшое кладбище на пригорке за околицей, густая кедровая колка. Перед смертью повелел Макар Иванович похоронить его по-христиански, лицом на восток, а в ноги закопать кедровый орешек. С тех пор и осталась незыблемая традиция семьи: после похорон, поздней осенью, закапывать под красным крестом охристое ядро кедра. Со временем падают кресты, гниет мертвое дерево, а разросшийся кедр растет и процветает, напоминая потомкам об усопших предках. И в этом нет ничего более почитаемого.

За полторы сотни лет кедровая колка раздвинулась широко. Много Макаровых нашли свое последнее пристанище за околицей. Тяжелые времена не прошли мимо девственного уголка сибирской тайги. Не каждый из знаменитого рода умер своей смертью, но каждому случаю было объяснение. При любых обстоятельствах во все времена опытные следопыты находили трагически погибшего в тайге человека по следам. И только Иван, сын Макара, внук Ивана, сгинул без вести, не оставив могильного холмика, а родителей в траурном, подавленном неведении от бесследной потери. Однако никто из жителей заимки не сомневается, что Иван найдется. Пусть это будут его останки, следы, истлевшие вещи, по которым можно будет узнать о последнем часе сына, мужа, отца и внука. Иначе быть не может.

Больше всех в этом уверен Иван Макарович, самый старый житель заимки:

– Да такого не может быть, чтобы человек просто так сгинул! Найдется Ванька, обязательно найдется! Вперед меня хоронить надо, а потом его. А пока его нет, я не помру, так и знайте!

Тверда уверенность старожила, как нож в ножнах: если сказал, так и будет. В свои восемьдесят восемь лет Иван Макарович еще никого не подводил: если сказал, значит, так и будет. В свой досточтимый, предвековой возраст дед Иван скор на ногу. Дома не сидит: летом занимается пчелами и рыбой, осенью с собакой поднимается на недалекий покатый голец Упырь, зимой раз в неделю встает на лыжи, проходит по густому ельнику вокруг озера, проверяя кулемки. Все неймется старому человеку! Сидел бы на печи или у окошка, смотрел, как падает снег или ветер шумит по горам. Ан, нет! Как встает с утра – и все на ногах. Пусть немного, но промышляет, как бы ни было тяжело в его возрасте. А может, тем и жив человек?

Сегодня у Ивана Макаровича значимый день. Рано утром, как только рассвело, к нему пришла Таисия, новость принесла. Невестка всегда проведает его первая: «Как ты, дорогой свекор? Здоров ли, надо чего?» Старожил сердится: «Не помер еще! Чего раньше срока хороните? Сам выйду снег разгребать, дров принести, воды. Вот уж как дым из трубы не пойдет, тогда, знать, что-то произошло!» На его слова Таисия не сердится: что со старика возьмешь? Годы не в радость, хорошо, что до такой поры сам себя обслуживает. У нее одно дело: постирать белье да в избе прибрать, остальное свекор старается делать сам. А что сварлив не в меру, так это не беда: кто не любит молодежь поучать? Хотя «молодой» невестке без малого скоро будет семьдесят лет.

Навестила Таисия Михайловна Ивана Макаровича, молча выслушала урок мудрости, как надо валенки на печи сушить, а как стала уходить, так и огорошила:

– Сегодня ночью Верка-то подругу из поселка привезла. Говорит, поживет немного. Красивая девка, что верба весной! С ними Толька Давыдов, в тайгу пойдет к себе на участок, на месяц капканить.

Сказала – ушла. А дед так и остался на кровати с открытым ртом. Потом успел-таки с кровати сухие ноги на медвежью шкуру спустить, а дальше, переосмысливая новость, забыл, куда рысьи тапочки поставил. Не каждый день зимой на заимку гости приезжают. Хотел дед Иван Таисии что-то вслед крикнуть, спросить, что да как, но та уже в сенцах дверью хлопнула, снегом по тропинке заскрипела. Эх, тудышты, гнется коромысло: зачем на невестку пар спустил? Надо было толком узнать, как да что. Теперь вот, как всегда, в последнюю очередь…

Засуетился старый охотник, зашлепал босыми ногами по деревянному полу, ногти отросли некстати – как когти у медведя стучат. Где телогрейка? Да вот же, на печке лежит. Стоп! Штаны надеть надо, в кальсонах негоже… Пока собирался, кукушка на часах девять раз откуковала. Зато не стыдно на люди показаться! Пиджак из сундука вытащил новый, галифе сталинских времен, рубашку шелковую, что Вера в позапрошлом году подарила, валенки белые, мягкие, шубу цигейковую, у которой моль-зараза подол почикала, да на голову шапку из белок. Чем не представитель главы рода Макаровых?

Оделся Иван Макарович, вышел на крыльцо своего дома, вдохнул свежего воздуха: эх, хорошо-то как! Однакось идти надо, как бы там гостье без него чего лишнего не наговорили. Подпер старожил дверь на метелку: нет меня, ушел! Куда? Кому надо, по следам определит. Да и идти-то недалеко, все дома рядом: иногда хотелось бы пройтись дальше, да некуда. На макарьевской заимке – одна улица из двенадцати домов, только четыре жилых, остальные сезонные, временные, в них живут только летом и осенью. Были времена, когда в Макарьевке насчитывалось тридцать домов, в которых проживали около ста пятидесяти человек. Были здесь свой магазин, школа-трехлетка, клуб, контора приемки пушнины, почта, столовая. От былого благосостояния остались лишь полусгнившие срубы да покосившиеся крыши. Ушли из тайги люди в поисках лучшей жизни. Лишь только Макаровы остались верны своему наследию.

Дом Ивана Макаровича стоит на пригорке над озером, крайний к лесу. За ним начинаются широкие покосы, за которыми плотная стена тайги. Справа, в таком же бревенчатом крестовом доме живет сын Макар, за ним – невестка Макара, Вера. Еще дальше, в четвертом доме, поселился Толька Давыдов, который, по словам деда Ивана, живет, как скворец: порхает то в поселок, то сюда, не определился, что в жизни надо. Между домами – пятьдесят метров, невелико расстояние, чтобы сходить к друг другу, когда дома скучно.

Спешит дед Иван на трех ногах, – в правой руке посох, – прошел по тропинке к дому сына. Навстречу ему свора собак выбежала: молодые крутятся у ног, взвизгивают в приветствии. Старые, степенно потягиваясь, чихают от удовольствия. Макар машет метлой на крыльце, смахивает легкую изморозь. Увидел отца, выпрямился, заломил шапку:

– Здорово, тятя! Ты куда это лыжи навострил?

– На кудыкину гору! – насупил брови дед-отец. – Пойду, говорят, ночью Верка приехала. Что, не видишь, снегоходы стоят?

– Вижу, как не видеть? Сам ночью помогал нарты разгружать. – И с усмешкой: – А кто тебе такое сказал?

– Да не помню, кто-то из народа… Говорят, Верка-то не одна приехала?

– Дык, так. Девка с ней, вроде подруга.

– Ну, так уступи дорогу! – засуетился дед Иван. – Пойду посмотрю!

– Что, поди, свататься хочешь? – пошутил сын.

– А вдруг? – в тон ему ответил отец. – Чем я не жених? Мать-то твоя уж пятнадцать лет как померла. Что мне, до конца века бобылем ковылять?