2

Через несколько дней после приезда в Армант, как раз когда Рене вечером засыпала, к ней в комнату зашла мамà. Графиня выглядела бледной и озабоченной. Села на краешек кровати.

— Ты счастлива в Египте, Рене? — спросила она.

— Да, мамà, а что?

— А Габриель? Ты знаешь, почему он так увлечен тобой?

— Потому что он мой отец?

— Твой отец? О-о, я тебя умоляю, — сказала графиня хриплым от презрения голосом. — Он часто тебя целует?

— Никогда, — солгала Рене.

— Он говорил, что собирается жениться на тебе?

— Что? Нет, никогда! Это бред!

— Почему ты против меня? — спросила графиня.

— Я не против вас, мамà. Я вообще не против кого бы то ни было.

— Что ж, возможно, так и есть, — кивнула ей мать. — В этом смысле ты похожа на Габриеля. Вам обоим совершенно наплевать на других, вы не за и не против. Вы думаете только о себе. И заключаете союзы только в собственных эгоистических интересах. Вы на самом деле под стать друг другу.

Графиня встала и, словно призрак, выплыла из комнаты. Рене уткнулась головой в подушку, размышляя о том, что план, несколько лет назад задуманный ею, маленькой девочкой, в конце концов принес плоды: она успешно предотвратила развод родителей и не дала матери выйти за Габриеля. И украла дядю у матери. Испытывая некоторое холодное удовлетворение от этого достижения, она вовсе не ощущала к графине личной неприязни. Даже признала, что, возможно, та права. Она и Габриель очень похожи, и пожалуй, им обоим и правда наплевать на всех остальных.

Рене лежала в постели, размышляя обо всем об этом, и уже начинала дремать, когда ее разбудил шепот Габриеля:

— Спишь? Мне показалось, я слышал голос твоей матери. Что она тебе говорила?

— Ничего, — ответила Рене. — Ничего она не говорила. Народ входит в мою комнату и выходит, будто на вокзале. Вы шпионите за мной?

Внезапно Габриель схватил ее за плечи и начал трясти.

— Лживая маленькая ведьма! — шипел он. — Я выбью из тебя эту скрытность. Ты таишься от меня. Ничего мне не говоришь. Выкладывай, что она тебе сказала!

Рене уже кое-что усвоила касательно резких перепадов дядина настроения и спокойно ответила:

— Она говорила то же, что и всегда, что нам с вами на всех наплевать. Отпустите меня, пожалуйста. Мне больно.

Как всегда, виконтова злость ушла так же быстро, как и возникла.

— Что ж, пожалуй, она права. — Он отпустил Рене. — Пожалуй, потому-то мы и понимаем друг друга. Надень джеллабу и приходи ко мне в комнату. Хочу пообниматься с тобой.

— Нет. Вы хотите побить меня.

— Ну что ты, малышка.

Рене тихонько прошла следом за Габриелем через холл и забралась в его постель. Он был в пижаме и лег рядом, прижав знакомое затвердение к ее бедру. Уткнулся лицом в волосы племянницы, притянул ее к себе.

— Ах, как чудесно ты пахнешь, — шепнул он.

Потом Рене уснула, а когда наутро проснулась, Габриель уже ушел и на ее руке красовался новый золотой браслет.

К тому времени, когда Рене спустилась завтракать, граф успел уехать на плантации, мамà и Габриель были в столовой одни.

— Очень важно, чтобы вы поняли, Анриетта, — говорил Габриель, когда Рене вошла в комнату, — каково место женщин в этой стране. Здесь от них требуют полного повиновения мужьям. Доминирующее положение во всех классах египетского общества занимают мужчины.

— Вот как, Габриель? — сказала графиня. — А скажите мне, пожалуйста, чем это отличается от европейского общества?

— Очень отличается, поверьте, дорогая. В этой стране отец — хозяин семьи, и жена должна всегда оставаться в тени мужа. Если нет, он с нею разведется, и все общество обратится против нее. В некоторых случаях непокорную жену даже приговаривают к смерти.

Графиня с величайшей аккуратностью поставила свою чайную чашку на стол.

— Зачем вы мне это рассказываете, Габриель? — ровным голосом спросила она. — Хотите предостеречь или даже грозите?

— Здесь, — продолжал виконт, — еще больше, чем в Каире, я — хозяин, важнейшее лицо в глазах моих людей. Я не должен их разочаровывать, и моя личная жизнь не должна провоцировать скандал. Вот почему моя семья должна безоговорочно мне повиноваться. Не выказывая ни малейшего намека на нарушение приличий.

— Ну да, намека на нарушение приличий, — сказала графиня.

— Поэтому, Анриетта, совершенно нормально, что ваша спальня смежна со спальней вашего мужа, — сказал Габриель. — Любое отступление от такого правила было бы ошибкой. Если бы, например, ваша спальня находилась в моем крыле дома, слуги непременно бы это отметили и начали сплетничать как раз о том самом нарушении приличий, какое я имею в виду. Словом, в Каире вы можете сколько угодно появляться на людях с лордом Гербертом; наши европейские друзья к подобным вещам куда терпимее, чем местные в этой части страны. Если персонал заподозрит хоть какое-то нарушение приличий с вашей стороны, хоть какой-то намек, что вы изменяете мужу, все может кончиться для вас очень плохо. На самом деле очень плохо.

— Понимаю, — кивнула графиня. — Пожалуй, вы бы отдали меня на побивание камнями, не так ли, Габриель? Кажется, я начинаю понимать цель этой небольшой лекции о египетской культуре.

— В то же время, — продолжал виконт, словно и не слыша, — совершенно нормально, что моя дочь занимает комнату рядом с моей — для защиты от ночных опасностей.

Графиня рассмеялась в своей саркастической манере:

— О да, ночные опасности. Я прекрасно знаю, что, с тех пор как мы здесь, Рене проскальзывает к вам в спальню, когда все спят, и часто остается с вами на всю ночь. Все это знают. Вы, Габриель, подлинная ночная опасность.

Габриель жестом велел Рене подойти к нему. Ласково взъерошил ей волосы, затем коснулся нового золотого браслета.

— Постой рядом со мной, малышка, — тихонько сказал он, и она повиновалась, а виконт сказал графине: — Я действительно приказываю девочке приходить ночью в мою комнату, Анриетта. Но лишь затем, чтобы она была в безопасности. Я стараюсь воспитать ее к реальности нашей здешней жизни. И полагаю своим долгом воспитывать всех вас. Это не Франция, Анриетта. За этим домом постоянно следят. Варвары ночуют у нас за порогом. Мы должны постоянно быть начеку.

Рене прислонилась к Габриелю, чувствуя силу и тепло его тела, окруженная его защитой. Графиня смотрела на них, ставших против нее единым фронтом, но лицо ее выражало не гнев, а скорее бесконечную печаль.

— Что с вами, Анриетта? — спросил виконт. — У вас такой вид, будто в семье кто-то умер.

— Возможно, так и есть, — сказала графиня. — Я несчастлива здесь,