Бринолфссон и Макафи, подобно Мартину Форду, отслеживают хронику все более широкого применения технологий, которые уже изменили характер работы или вплотную подошли к этому. Самой беспощадной в новой волне критических выступлений была, пожалуй, диссертация Дэвида Отора. Но даже ее автор стал осторожничать в 2014 г., когда вышел отчет, указывавший на усиление процесса «деквалификации» труда в США и снижение спроса на профессии, требующие когнитивных навыков. Его беспокоило, что это может быть свидетельством формирования нисходящей тенденции. Как утверждали Пол Бодри, Дэвид Грин и Бен Сэнд в рабочем докладе Национального бюро экономических исследований, последствием является вытеснение более квалифицированными работниками менее квалифицированных из состава рабочей силы{46}. Хотя у них и не было прямых данных о применении конкретных видов технологий, анализ последствий для верхушки пирамиды рабочей силы пугает. Они пишут: «Многие исследователи отмечали сильный и устойчивый рост спроса на высококвалифицированный труд в десятилетия, предшествовавшие 2000 г. По нашим данным, этот спрос начал снижаться после 2000 г. несмотря на то, что приток высокообразованных работников продолжал расти. Мы показываем, что в результате такого изменения спроса высококвалифицированные работники опустились на более низкий уровень в иерархии профессий и стали заниматься видами деятельности, традиционно осуществляемыми менее квалифицированными работниками»{47}. Так или иначе, несмотря на страхи относительно «конца работы» из-за появления машин, которые могут видеть, слышать, говорить и осязать, рабочая сила вела себя совсем не так, как если бы ее в ближайшем будущем ждал коллапс, обусловленный техническим прогрессом. На практике за десятилетие с 2003 по 2013 г. численность работающих в США выросла более чем на 5 % – с 131,4 млн до 138,3 млн человек, впрочем, население выросло за этот период более чем на 9 %.

Хотя это и не коллапс, замедление темпа роста тоже сулит нам более тревожную и сложную реальность. Возможно, изменения пойдут по пути не чистой деквалификации, а приведут к широкому «несоответствию квалификаций», более отвечающему кейнсианским ожиданиям. Например, недавний отчет McKinsey о будущем работы показал, что в 2001–2009 гг. уменьшилось количество рабочих мест, связанных с хозяйственными операциями и производством, но появилось более 4,8 млн офисных должностей, связанных с обменом информацией и решением проблем{48}. Ясно одно – под риском рабочие места и синих воротничков, и белых воротничков, занимающихся рутинными задачами. В 2013 г. Financial Times сообщила, что в 2007–2012 гг. в США численность менеджеров увеличилась на 387 000, а численность офисных служащих сократилась почти на 2 млн{49}. Это проявление того, что часто называют эпохой Web 2.0. Второе поколение коммерческих приложений для интернета привело к возникновению ряда программных протоколов и семейств продуктов, которые упростили интеграцию бизнес-функций. Такие компании, как IBM, HP, SAP, PeopleSoft и Oracle, помогли корпорациям относительно быстро автоматизировать рутинную хозяйственную деятельность. Результатом стало резкое сокращение количества офисных служащих.

Однако даже в сфере конторского труда есть тонкости, из-за которых предсказания о последствиях автоматизации и полном уничтожении рабочих мест вряд ли воплотятся в жизнь. Внедрение банкоматов очень хорошо показывает сложность взаимосвязи средств автоматизации, компьютерных сетей с динамикой трудовых ресурсов. В 2011 г. при обсуждении экономических вопросов этот пример привел Барак Обама: «В нашей экономике есть такие структурные аспекты, которые позволили множеству компаний стать более эффективными с гораздо меньшим количеством работающих. Вы видите это, когда пользуетесь банкоматом, а не услугами кассира банка. Или когда в аэропорту вы пользуетесь терминалом самообслуживания, а не обращаетесь к стойке регистрации»{50}.

Это вызвало политическую шумиху вокруг влияния автоматизации. Дело в том, что, несмотря на появление банкоматов, кассиры не исчезли. В 2004 г. Чарльз Фишман отмечал в журнале Fast Company, что на заре использования банкоматов в 1985 г., когда их было около 60 000, число кассиров достигало 485 000, а в 2002 г., когда количество банкоматов увеличилось до 352 000, численность кассиров выросла до 527 000. В 2011 г. журнал Economist привел данные о том, что в 2008 г. их было 600 500, а по прогнозам Бюро трудовой статистики Министерства труда США этот показатель должен вырасти к 2018 г. до 638 000. Более того, Economist отметил, что в 2008 г. в этой сфере трудились также 152 900 «специалистов по ремонту компьютеров, банкоматов и офисной техники»{51}. Так или иначе, а анализ вопроса с банкоматами в отрыве от общего контекста не дает представления о сложности процесса встраивания автоматизированных систем в экономику.

Данные Бюро трудовой статистики показывают, что реальная трансформация происходит в бэк-офисах, на которые в 1972 г. приходилось порядка 70 % численности банковских работников: «Во-первых, автоматизация основной задачи по обслуживанию клиентов сократила количество работающих в этом секторе на 25 %. Во-вторых, банкоматы не заменяют работающих с клиентами кассиров, но ликвидируют тысячи менее заметных офисных рабочих мест»{52}. Точно оценить влияние автоматизации бэк-офиса в банковской сфере сложно, поскольку в 1982 г. Бюро трудовой статистики изменило способ учета банковских служащих. Бесспорно, однако, что рабочие места банковских служащих продолжают исчезать.

Заглядывая вперед, можно предположить, что влияние новых компьютерных технологий на кассиров будет сродни эффекту появления беспилотных автомобилей для доставки грузов. Даже если технология станет более совершенной – а перспективы здесь пока что туманны, поскольку доставка связана со сложным взаимодействием с компаниями и индивидуальными клиентами, – персонал на «последней миле» все равно будет трудно заменить.