– Ох, надеюсь, земля не начнет снова двигаться, – говорит она. – Это самое главное.

Я хочу остановить ее, предупредить, чтобы она не подходила слишком близко, но не успеваю сказать и слова, как фонарь начинает мигать и гаснет.

– Вот зараза, – говорит рейнджер Крейн.

Я покрываюсь потом, несмотря на вечернюю прохладу. Через пару мгновений лицо рейнджера Крейн снова освещается, на этот раз более мягким светом. У нее оказался еще один маленький фонарик на серебряной цепочке, который все это время висел на шее. Такие обычно продаются в магазинах электроники. Она изображает суровый взгляд:

– Никому не говори, что ты это видела. Мы должны создавать аутентичную обстановку 1920-х годов, пока в городе проходит фестиваль для фанатов «Ночной птицы». Если засекут с фонариком, за мной точно придут с вилами.

– Кто? – спрашиваю я.

Она усмехается:

– Жители города. Ну, знаешь, как в фильме твоего папы.

Я знаю, что она шутит, но мне почему-то совсем не смешно. Я открываю скорлупку с жуком и показываю ей.

– Вы не знаете, кому это может принадлежать?

И зачем я спросила? Я же знаю ответ. Внутри скорлупки лежит белый жук с красным узором на спинке. Его маленькие черные глазки сверкают в свете фонаря, а металлические ножки постукивают о скорлупу.

Топ-топ-топ-топ-ТОП.

– Это что, дрожащий жучок? Давненько я таких не видела…

Она протягивает руку, чтобы рассмотреть его поближе, но я захлопываю скорлупку и убираю его обратно. Рейнджер Крейн удивленно моргает.

– Ты нашла его здесь? Наверное, кто-то повесил его на Костяное дерево, – говорит она, осматривая ветви мертвого дерева над нами. – Ты уже слышала про Костяное дерево? Нет? Обычно местные привязывают на ветки свои зубы, но я слышала, что некоторые вешают и другие предметы, если они имеют для них особое значение.

Я наблюдаю за тем, как белые желуди раскачиваются на ветру, и слова рейнджера Крейн постепенно укладываются в моей голове. Это вовсе не желуди. Это зубы, висящие на дереве, – сотни и сотни зубов.

– Но… зачем?

– Примета, суеверие, понимаешь? Как говорится, «не клади кости в землю, если не готов лечь вместе с ними». Так вот, сто лет назад это дерево было самым высоким в Харроу-Лейке. И Мистер Джиттерс – слышала о нем? – в общем, дети думают, что, если потеряют выпавший зуб, Мистер Джиттерс попробует их кости на вкус и вылезет из пещер на охоту. Если они, конечно, не повесят зубы на Костяное дерево.

Она смеется, но я опять не вижу в ее словах ничего смешного. Я вспоминаю о том, что Кора говорила в музее: мертвых не хоронят в Харроу-Лейке.

– Конечно, среди местной детворы находятся и смельчаки. Они приходят сюда и по очереди выкрикивают его имя. Самые смелые даже засовывают руку между корней дерева. Если удастся досчитать до пяти, то Мистер Джиттерс точно придет. Правда, я ни разу не слышала, чтобы кто-то сумел досчитать до конца. Один мальчишка лишился кончика пальца, но я думаю, это просто был какой-то зверек…

Я только что совала руку в эту дыру. Уложилась ли я в пять секунд? Или нет? Не знаю… Мне показалось, прошло больше времени.

Мистер Джиттерс точно придет.

Я выросла на ужастиках, но никогда не испытывала от них таких неприятных эмоций. Мне хочется поскорее сбежать из этого места, от этой женщины, от тихого постукивания зубов, качающихся на мертвых ветвях у нас над головами. Их так много… и так много людей в этом городе верит – хотя бы чуть-чуть, – что монстр существует на самом деле.

Вот какого черта я уронила туда телефон?

Рейнджер Крейн касается моей руки и слегка качает головой:

– Это всего лишь байки. Чепуха, в самом деле. Но, возможно, тебе все же стоит повесить это туда, где оно висело.

– Жук не висел на дереве, – говорю я. – Я нашла его в земле.

– В земле… Ой! – На мгновение ее губы вытягиваются в тонкую ниточку. – Ну ты смелая, конечно.

– Я не знала, что туда нельзя совать руки.

Она постукивает ногтем по скорлупке с жуком:

– Наверное, кто-то оставил его в качестве подарка для Мистера Джиттерса.

На самом деле мне уже все равно, откуда взялся этот жук.

– Вы не могли бы показать мне, в какой стороне находится дом моей бабушки? Я немного заблудилась в вашем лесу: как-то не хватает дорожных знаков, знаете ли.

Прозвучало чуть грубее, чем я планировала, но мне все равно. Я просто очень хочу поскорее убраться из этого места.

Она стряхивает пыль с колен:

– Конечно. Я тебя провожу.

Мы идем через лес, и я прислушиваюсь к шелесту разобщенных крон над нами и мерному «тук-тук-тук» фонарика, бьющегося о грудь рейнджера Крейн.

– А вот и дом Маккейбов, – наконец говорит она, завидев между деревьев знакомую крышу.

– Спасибо, дальше я смогу дойти сама. – Я делаю несколько шагов вперед, но она останавливает меня.

– Знаешь, этот звук, который ты слышала… может, это просто кролик испугался, что в его нору залезла огромная рука. Или белка, например.

– Конечно, – говорю я, хотя с трудом представляю кролика, белку или любого другого грызуна, щелкающих таким образом.

Рейнджер Крейн энергично кивает:

– Ну и ладненько. Значит, тебе не о чем рассказывать другим людям, ведь правда?

Это угроза? Я не понимаю эту женщину. Я не отвечаю, и она тяжело выдыхает сквозь зубы:

– Тут просто ходят слухи о знаках, предвещающих новый масштабный оползень. Не научно обоснованные – ну, ты понимаешь, всякие приметы и прочая чепуха. Вот, например, ты слышала, что, если увидишь красную паутину, значит, кого-то из твоих знакомых задавит насмерть?

– Нет, не слышала.

Рейнджер Крейн усмехается: ее развеселил мой сухой тон.

– Ага, есть такое дело. Ну так вот. За последние пару месяцев красную паутину видели не меньше шести раз, а значит, новый оползень, конечно же, не за горами, – говорит она, закатывая глаза. – Лично я списываю это на детей и красный пищевой краситель. Правда, теперь добавился еще и крик…

– Какой крик?

– Мистер Брин держит петуха. Несколько дней назад он перестал кукарекать по утрам и сразу после восхода солнца начал издавать ужасные вопли, похожие на крик младенца. Мистер Брин уверен, что это дурной знак.

Я вспоминаю старичка из музея и, представив, как он трясется над петухом, едва сдерживаю смешок. Рейнджер Крейн, очевидно, трактует мое молчание как-то по-своему.

– Слушай, возможно, мне не стоит все это тебе рассказывать. Мы так увязли в наших страшных историях, что легко забываем о том, насколько дико это может звучать для неместных…