Тонго выкурил три сигареты в ожидании подходящего, по его мнению, момента выхода к народу. Время от времени он подходил к двери, прислушивался к громкому смеху, раздававшемуся поблизости и, нетерпеливо качая головой, возвращался к своему стулу. Ну неужто никто из обитателей деревни не додумается до того, чтобы привести гостей к его краалю?

Вдруг до слуха Тонго явственно донесся гул приближающейся толпы; он поправил пояс и зажег новую сигарету, считая, что оба эти атрибута придадут его внешности достоинство и истинное величие. Сделав глубокий вдох, он распахнул дверь своего дома. У порога, казалось, собрались все жители деревни. Они приветствовали его появление веселыми криками, а по выражению их лиц он понял, что главная цель их прихода сюда — повеселиться. Впереди толпы стояла красивая девушка в великолепном национальном костюме, сияющем неподдельно живыми красками: небесно-голубой; зеленой, как свежая листва; желтой, как сияющее солнце. Это было вовсе не то, чего ожидал Тонго. Он нахмурил брови и, вместо того чтобы более внимательно присмотреться к ситуации и обдумать ее, спросил: «Кто умер?». Обитатели деревни закатились громоподобным хохотом, а девушка, не понимая, что произошло, вконец смутилась.

— Она приехала к нам из самой Америки, — сказал один из мужчин, обращаясь к Тонго.

— Чтобы оскорбить тебя, — добавил другой.

— Будь осторожен, вождь, — предостерег его третий. — С ней вместе приехало целое стадо медведей.

Девушка, склонив голову и сложив в традиционном приветствии руки, приблизилась к вождю. Но Тонго, ободряюще улыбаясь, протянул ей руку со словами: «Можете обойтись без традиционных формальностей». Скользнув беглым взглядом по толпе, ожидающей очередного акта веселого представления, он принял решение.

— Вам лучше войти в дом, — улыбаясь девушке, сказал он, а затем, сделав галантный жест, повернулся спиной к соплеменникам.

— Хорошо. Пойдемте.

Толпа, правда без особого энтузиазма, начала расходиться, но селяне постарше, сгруппировавшись, приблизились к вождю; впереди выступал Тефадзва ‘Нгози.

— Тонго, — начал Тефадзва, — нам интересно знать, где Кудзайи.

— Она работает на рапсовом поле, там, где вообще-то надлежит быть и вам. А почему вас это вдруг заинтересовало?

— Послушай, вождь, красивая молодая женщина входит в твой крааль одна, а жены твоей рядом с тобой нет.

— И что? — спросил Тонго. — Что из этого?

Его лицо сделалось каменным, поскольку он прекрасно понял, что у них на уме.

Беспокойные глаза Тефадзва забегали по сторонам.

— Молодая женщина — это открытая дверь для шакала. Она — что голая задница для москита. А разве шамва можно направить в нужном направлении? Нет, нельзя. Ведь если он поднимается, то ведет туда, куда смотрят глаза, такова правда жизни. А разве жирафы не подают знак антилопам, когда семейство львов выходит на охоту? Конечно же, подают. А разве когда корову сводит со двора вор, это не грабеж? Конечно же, грабеж.

Тонго тупо уставился на докучливого старика, и этот упорный взгляд послужил сигналом для жены Тефадзва, которая обычно в трудные минуты приходила на выручку супругу. Она провела языком по восьми зубам, еще оставшимся у нее во рту, перед тем как принять у мужа эстафету.

— Мы говорим только то, благородный вождь, — начала женщина, почтительно склонив голову, — что говорят люди.

Тонго рассмеялся.

— Пусть говорят, — сказал он с пренебрежением.

— Но, если ты не против присутствия куримадзи… — снова заговорила женщина.

— Ты в своем уме? Или ты так шутишь? Какая еще дуэнья, о каком сопровождении для молодой дамы ты говоришь? Вся ваша беда в том, что вы любите совать свои носы повсюду, откуда доносится хоть малейший запах, от которого вы сходите с ума, как собаки в жару! Ведь вы целый час травили эту бедную американку, прежде чем привели ее к моему краалю, а теперь вы не можете успокоиться, что все остальное пройдет без вашего участия. Вы с ума сошли, предлагая куримадзи? Вами руководят добрые чувства… — Тонго сделал короткую паузу. Он настолько чувствовал себя праведником, что не находил слов для выражения своего негодования. — Я женатый человек! — обретя наконец самообладание, закричал он.

Именно это обстоятельство и побудило к действиям пожилых сельчан. Они видели, что в груди Тонго закипает гнев и что в такие минуты лучше не говорить с ним. На это было две причины: все-таки он был вождем и они любили его. Ведь Тонго в общем-то был хорошим парнем, и если в отношениях с ним и возникали какие-либо осложнения, то причиной их было либо чрезмерное любопытство сельчан, либо его положение как вождя маленького (даже очень маленького) племени. Поэтому сейчас они развернулись и медленно побрели прочь от его крааля, качая на ходу головами, причем делали это преувеличенно торжественно, давая ему понять, что все-таки не одобряют его поведения, а Тонго, круто повернувшись, направился павлиньей походкой к своему дому. Если его сейчас веселила мысль о победе в этой небольшой схватке, то они чувствовали удовлетворение от того, что совершили высокоморальный поступок.

Тонго вошел в дом. Его глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к полутьме, а когда они привыкли, то сразу остановились на молодой особе, которая неловко переминалась с ноги на ногу, стоя в дальнем углу комнаты. Чувство негодования от только что закончившейся беседы со стариками прошло, но теперь какой-то липкий и тяжелый ком словно встал поперек горла, отчего он чувствовал себя словно питон, проглотивший трудноперевариваемого грызуна. Что и говорить, эта американка действительно была хороша. Высокая, стройная, с привлекательным чистым лицом, с округлыми соблазнительными формами, ясно различимыми под одеждой. У нее, подумал Тонго, было все то, чего не было у Кудзайи.

Молодая особа подошла почти вплотную к нему и протянула (именно она, а не он) руку.

— Урибо бра! — объявила она, чем весьма озадачила Тонго.

— Здравствуй, милая, — ответил он. — А не проще ли будет, если мы поговорим по-английски?

Милая?.. Молодая особа была явно сконфужена простой и даже несколько вольной манерой вождя общаться с незнакомыми дамами. Но она быстро опомнилась и обратилась к нему со следующими словами:

— Меня зовут Олурумбунми Дуровойю; можете для краткости звать меня Бунми. Я профессор этноархеологии Северовосточного университета в Чикаго.

— Тонго Калулу, — кратко представился Тонго. — Вождь.

Несколько мгновений они пристально и с любопытством смотрели друг на друга. Некоторые паузы возникают по причине избытка невысказанных чувств, а пауза, возникшая сейчас, была переполнена ими; казалось, они ведут разговор, но разговор мысленный, поскольку словами не могли ничего выразить: слишком по-разному они облекали мысли в слова. Наконец Тонго произнес: «Садитесь», и профессор присела на один из неудобных плетеных стульев, а сам вождь опустился на второй.