— Эх ты, «красивее-темнее»! Совсем без понятия, малой. Ты знаешь, что такое европейский футбол? Возможность обеспечить себе достойное будущее. Ты знаешь, что из ЦСКА Корнеев в Испанию уехал? А Шалимов в итальянский «Интер» из «Спартака»? Знаешь, сколько они там за месяц получают? Тыщ по двести долларов. Причем можно в запасе сидеть, не играть ни хрена, и все равно зарплата — твоя. А посчитай, за год это сколько будет. Два года, и ты всю Москву, всю Европу сможешь купить. Машины, коттеджи, квартиры, особняки. Телки самые красивые. Мы таких в «Плейбое» только видели, на показах мод по ящику, а они их в легкую дрючат. Потому что имеют бабки. Но таких у нас в России единицы. Это те, кто еще в Союзе репутацию себе заработал, в то время, когда еще система не рухнула, когда их всех до седьмого пота начальство пахать заставляло. А сейчас все по-другому. Хочешь — играй, а не хочешь — не играй. Раньше все у тебя было: и квартира, и машина — у меня отец в «Торпедо» играл, я знаю, — а сейчас чего? Ты даже не знаешь, где будешь завтра. А вот так и не знаешь. Распустят команду к едрене фене, потому что хозяева влезли в долги. Потому что они все давно уже распродали, что нам принадлежит. А мы тут вкалываем за кусок хлеба с маслом и подзатыльники. Стимула нет.

— Мне нравится.

— Ну, дебилам всегда все нравится. Им фантик разноцветный покажешь, а они и рады. «Ба-а-арсело-на», — будут гундеть. Конечно, если бы у нас такие же бабки, как у твоей «Барселоны», были, то и мы бы одевались красиво. Может, тебе еще настоящую «Пуму» или бутсы «Адидас»? У нас в «адидасах» только главная команда играет, да и то не все. Ты знаешь, там какие деньги крутятся? Миллионы. Вот за эти миллионы все они свою ж… и рвут. Так и я бы сыграл, если б не за «спасибо», а за сто тысяч долларов.

— Так сначала нужно хорошо сыграть, а потом и деньги начнут давать.

— Самый умный, да? Ну давай-давай, сыграй, а я посмотрю. Много ли к тебе миллионеров с кошельками прибежит. Всем футбольным магнатам на Россию начхать. Потому что они знают, что здесь живут одни кривоногие уроды. Им бразильцев, аргентинцев, итальянцев подавай. Все равно мы, русские, в футбол по-настоящему играть не умеем и уже не научимся никогда.

— А чего ты тогда здесь делаешь?

— Че сказал?

— Ну чего ты тогда тренируешься? Если ты все равно по-настоящему играть никогда не научишься, потому что родился таким?

— Ну а жить-то мне как-то надо. Существовать по-нормальному, хавку иметь, квартиру, шмотки. Мне чего, после школы в путягу надо было идти? В школе я учился так, посредственно, ну не было у меня особого таланта к учебе. В институт поступить на юриста — это надо другую голову иметь, в институт я поступить не могу. Вот и остается либо на рынок идти торговать, либо челночить. Тоже, знаешь, сомнительное занятие — слишком много возни, и опять же тут пронырливость особую нужно иметь. Это только так, для виду повсюду теперь трындят: занимайтесь, мол, бизнесом, у вас есть шансы и полная свобода для того, чтобы заработать свой миллион. У нас, мол, теперь свободная экономика. А на самом деле ученые подсчитали, что всего лишь десять процентов населения Земли от рождения имеют предпринимательскую жилку. Вот они-то и способны грамотно распоряжаться деньгами, вот они-то и имеют свои миллионы. А я в эти десять процентов, знаешь ли, не попадаю. Я себе это сразу сказал, потому что я реалист. Ну и что мне остается? Правильно, футбол. Здесь ты на всем готовом: проживание, питание, медобслуживание. А со временем можно и в дубль взрослой команды попасть. После окончания интерната. А это уже и зарплата немаленькая — не сто тысяч, конечно, как у Шалимова, но жить на нее можно вполне. Нет, конечно, попотеть придется. Но, знаешь, это не вагоны с углем разгружать.

— Но играть-то ты по-настоящему не можешь.

— И чего?

— Как чего? По-настоящему играть не можешь, так, как надо, как положено, как правильно. Получается, ты врешь.

— Да кому я вру-то? Кто там знает, как по-настоящему? Для России и такая игра сойдет. Для России как раз и сойдет. Я, знаешь ли, в твою «Барселону» не собираюсь.

— Правильно не собираешься. Потому что тебя никто в нее не возьмет. Получается, ты вообще не свое дело делаешь.

— Почему это?

— Потому, что ты только изображаешь игру, — тебе это выгодно. Твое место в интернате в любой момент может занять кто-то другой. И если ты вдруг однажды уйдешь, то игра ничего не потеряет. — В душе у Шувалова зрело отвращение к этому Королькову.

— Ишь, как заговорил! — разозлился тот. — А если ты уйдешь, тогда игра, значит, многое потеряет? Усосок маленький. А ты у нас, конечно, феномен, звезда. Ты у нас бразилец тайный, аргентинец секретный. Слушай, может, у тебя отец — аргентинец? Может, ты у нас внебрачный сын Марадоны? А чего, Марадона тайно приехал в Россию и решил: мол, подарю-ка я свои гены русским, а не то у них, мол, ничего в футболе не получается. Десантируйте меня, мол, в среднюю полосу России. Так осуществилась детская мечта, и узнала мама моего отца. Только это не Марадона был, а просто жирный низкорослый хачик. Ну че ты на меня зыркаешь, а? Че, ударить хочешь? Ну давай, не стесняйся — тебе же все можно, ты у нас неприкасаемый, я тебя даже пальцем не трону. Потому что я пальцем не трогаю. А трогаю я вот так… — Корольков поднес здоровущий кулак к самому лицу Семена. — И ты не думай, усосок, что если ты Гарольду глянулся, то ты уже бога поймал. Потому что здесь, в интернате, Гарольд ничего уже не решает. Он с мелочью пузатой возится, а здесь всем заправляют серьезные, деловые люди. И это они решают, кого оставлять, а кого на улицу выкидывать. И это они отбирают в дубль. И тут тебе, шибздик, не повезло. Потому что может статься так, что этот набор последний. Тех, кому сейчас шестнадцать, в дубль возьмут, потому что они по возрасту подходят. А школу с молокососами вроде тебя закроют. И вернешься ты в свою поганую деревню. И будешь там играть по-настоящему, гы-гы-гы.

Семен попытался встать, чтобы выбежать из комнаты, и не мог. Такая свинцовая тяжесть навалилась вдруг на него, надавила на плечи. Известие о том, что школу закроют, поразило его. Бессилие и какое-то окончательное отупение разлились по всему обмякшему телу. Семен был не нужен больше. Не нужен самому себе.

Ведь в самом деле, если школу закроют, на что он мог, пацан, рассчитывать? На то, что его возьмут во взрослую команду? Да хотя бы и в дубль? В тринадцать-то лет? Ах, Семен, Семен, голубиная твоя душа! Неистребимая ее готовность принимать все на веру!

Когда Шувалову исполнилось двенадцать, Гарольд предпринял шаг беспрецедентный — перевел Семена в команду, где занимались юноши на целых три, а то и на четыре года старше. Это было очень странное решение, на первых порах не вызвавшее у взрослых парней ничего, кроме приступа дружного хохота. И действительно, зрелище выходило презабавное: во время игры тщедушный и уступающий в росте Шувалов волчонком набрасывался на смеющихся исполинов, а те в свою очередь чуть поводили плечом, чуть разворачивали спину, и вот уже Семен отодвигался в сторону. Достаточно было тычка, чтобы он покатился кубарем или просто пробежал по инерции далеко вперед.