Аптекарь, торговец, женщина с обольстительным голосом, менестрель. Возможно, к ним следует приплюсовать официантку, которую зовут Доноэ. Первые двое уже известны ему, остальные все еще прячутся за чертой неизвестности. Он даже не уверен, удастся ли их разыскать по обрывочным воспоминаниям Фануила. Да, ему сейчас стоило бы кое-куда наведаться, но если он и дальше будет бегать по городу в мокрой одежде и продырявленных сапогах, то наверняка вскоре сляжет в постель или вовсе себя угробит.

Печально вздохнув, Лайам отодвинул бумаги и пошел к сундуку. Там под слоями белья, одежды и всякой всячины скромно полеживал плотно набитый мешочек из парусины. Лайам достал его и вытряхнул содержимое на одеяло.

Серебряные и золотые монеты весело зазвенели, — так приятно звенеть могла лишь солидная сумма. Из груды монет Лайаму тускло подмигнули два-три драгоценных камня: здесь, в полутьме мансарды, их яркие, живые цвета едва угадывались.

Целое состояние по меркам Саузварка; одной серебряной монеты ему хватало, чтобы оплатить свое месячное проживание. Тут же их было более полусотни, и почти столько же золотых — разной чеканки, с лицами неведомых королей и надписями на языках, никогда не звучавших в Саузварке, но это значения не имело. Золото всегда остается золотом, а серебро — серебром, и неважно, чья там голова на монете.

Лайам взял парочку золотых монет, немного поколебался, прихватил еще и третью и уложил их в поясной кошелек. Затем он вернул остальные монеты в мешочек, а мешочек — в сундук, вышел из дому и быстро зашагал по улице.

Первое, что он сделал, это приобрел новый плащ из плотной торквейской ткани, которая, по словам продавца, не пропускала ни капли воды, и заказал в приличной на вид мастерской несколько теплых зимних костюмов. Блеснуло золото — и портной мгновенно засуетился, сделался чрезвычайно угодливым и пообещал проследить, чтобы «результат был превосходным». Лайам сразу почувствовал себя важной персоной; а новый плащ и вправду оказался гораздо теплее старого.

Затем он зашел к сапожнику, подождал, пока тот залатает дыры в прокушенном голенище, и с удовольствием заказал ему две пары новых сапог. У кожевника отыскались пояс превосходной выделки и сумка для письменных принадлежностей, которую можно было цеплять к поясу, — со специальными отделениями: для перьев, для чернильницы, для бумаги, писчей и промокательной, — и для печатей.

Уложив карты в объемистую сумку, переменив носки и завернувшись в непромокаемый плащ, Лайам почувствовал себя на седьмом небе. Он заказал сытный обед в той же таверне, куда заходил с Кессиасом, и с удовольствием его поглотил.

Когда он покончил с едой, колокольный звон возвестил, что ему пора отправляться к леди Неквер, и потому Лайам направился прямиком к дому торговца. На улице все так же лил дождь, водосточные канавы были полны доверху, а дневное небо вполне можно было принять за ночное, но Лайам насвистывал на ходу. Он чувствовал себя распрекрасно.

* * *

— Мастер Ренфорд! — с искренней радостью воскликнул Ларс. — Проходите в дом, леди уже волнуется — она ждет вас!

Лайам улыбнулся и проследовал за слугой на третий этаж дома Некверов.

Леди Неквер была бледна, но, завидев Лайама, просияла — словно он пришел оповестить ее об отмене назначенной ей казни.

— Сэр Лайам! Я уже опасалась, что вы не придете!

— Что вы, мадам, как я мог? Находиться в вашем обществе — для меня больше чем удовольствие, — любезно произнес Лайам, отдавая дань вежливости, но молодая женщина вздрогнула и поднесла руку к горлу.

— Я… — женщина осеклась, и в комнате повисло молчание. Лайам почувствовал себя неловко. Что же он такое сказал? Невесть почему ему вдруг припомнился вчерашний разгневанный хлыщ, повздоривший с Ларсом в прихожей.

Леди Неквер слабо улыбнулась и потупилась; на бледных щеках ее проступили пятна румянца.

— Прошу меня простить, сэр Лайам, если я показалась вам чрезмерно чувствительной. Просто ваши слова отозвались во мне, если можно так выразиться, словно многократное эхо… Возможно, я нездорова.

Молодая женщина с усилием взглянула на гостя; ее блуждающая улыбка сделалась чуть более уверенной, и она жестом предложила Лайаму присесть.

— Садитесь, пожалуйста. И расскажите мне еще что-нибудь о ваших увлекательных странствиях.

Лайам уселся, с любопытством разглядывая хозяйку дома.

— Если мои слова воспринимаются вами как эхо, да еще многократное, то прошу меня извинить, мадам. Боюсь, ваш муж предложил мне бывать у вас в доме не для того, чтобы я наскучил вам повторениями.

Что-то в его тоне — а возможно, упоминание о муже — помогло леди Неквер успокоиться, и неестественный румянец исчез с ее лица. Лайама это порадовало, и он решил продолжать в том же духе.

— Если вы хотите что-либо со мной обсудить, мадам, я с радостью готов вам помочь… — Лайам намеренно не окончил фразы, но подкрепил свои слова жестом, выражающим готовность помочь ей всем, что только в его силах. Леди Неквер заерзала в кресле; улыбка вновь сбежала с ее лица. Вид у нее сделался совсем уж несчастный, — морщинки на лбу, поджатые губки, — но даже в таком виде она показалась Лайаму очень милой, а та открытость, с которой она выражала свои чувства, его и вовсе растрогала. Уже очень давно никто не относился к нему с подобной доверчивостью.

— Предложенная вами помощь для меня словно бальзам на раны, сэр Лайам, и я благодарю вас. Но я окружена трудностями, которыми не могу с вами поделиться, как бы мне того ни хотелось. Но все же это замечательно, что вы пришли составить мне компанию. А теперь, — поспешно произнесла она, пытаясь улыбкой прогнать напряженность, — мы просто побеседуем. Расскажите мне о чем-нибудь веселом, смешном.

Молодая женщина откинулась на спинку кресла и выжидающе посмотрела на Лайама. Лоб ее разгладился, а глаза заблестели. Несколько мгновений Лайам пытался сообразить, что бы ему рассказать. С ним никогда не происходило ничего особо забавного, а воспоминания о женщинах, которых он знал, были в большинстве своем печальны и угнетали.

Лайам не стал говорить этого леди Неквер. Но по его виду хозяйка поняла, что гостю требуется подсказка, и задала наводящий вопрос. Слово за слово, и через какое-то время Лайам уже увлеченно рассказывал ей о театре марионеток, в котором он побывал, путешествуя по Востоку.

Дальше — больше. Вскоре память подбросила ему целую вереницу подходящих историй. В ней всплывали уморительные отрывки из комедий, популярных в Торквее в его студенческие годы, ужимки шутов и репризы клоунов, подвизающихся при дворах далеких королевств, народные байки и залихватские песенки, что можно услышать в тавернах всего мира. Он даже умудрился почти полностью, правда с некоторыми опущениями, вспомнить клоунаду «Безгубый флейтист» и, несколько смущаясь, на треть изобразил, на треть пропел и на треть рассказал ей историю похождений этого забавного персонажа.

Леди Неквер рассмеялась и захлопала в ладоши, и Лайама снова поразили юность и красота хозяйки дома. Он вновь припомнил вчерашний скандал в прихожей. Несчастья молодой женщины явно были каким-то образом связаны с молодым себялюбцем, пытавшимся нанести ей визит, и Лайам мысленно послал ему сабельный удар в поясницу.