Восстановив равновесие, Хауссер отер губы:

– Кажется, мне лучше отправиться домой.

– Домой? Какой у тебя дом? Слава богу, ты не женат и ни перед кем не обязан отчитываться. Наслаждайся свободой. В твою честь ведь праздник!

– Я имел в виду, к себе, на рабочее место.

– Успеешь еще наиграться в управдома! Кристоф Шуман сейчас у Брауна, а за ним ведется наблюдение. Никуда они от нас не денутся.

Штраус взял Хауссера под локоть, и вместе они дошли до лифта.

Хельга жила на девятнадцатом этаже.

– Этаж точно под стать моему возрасту, – пошутила она в лифте, хотя на самом деле обеим подружкам было уже под тридцать.

Они вошли в пропахшую кислой капустой и сигаретным дымом квартиру, и девушки сразу кинулись доставать стаканы и зажигать свечи. Хауссер тяжело плюхнулся на низенький диван – единственный предмет обстановки в комнате, если не считать нескольких ящиков из-под молочных бутылок с наброшенными на них подушками. Когда Штраусу налили выпить, он составил Хауссеру компанию. Хельга поставила пластинку группы «Слейд» с песней «Run, Runaway». Девушки захотели танцевать, но в качестве партнера к ним присоединился только Мюллер.

Хауссер чокнулся со Штраусом и пригубил стакан; водка была дешевая.

– А как обстоит с наблюдением за остальными? – спросил Хауссер.

– Я над этим работаю, но из-за новых политических течений, которые возникают как грибы после дождя, служба и без того перегружена. Мы ограничены в ресурсах. – Он придвинулся к Хауссеру. – Вообще целесообразнее всего было бы прямо сейчас прихлопнуть группу Шумана.

– Как это – прихлопнуть?

– Да арестовать всю шайку. Достаточно уже того, что они строят планы побега. За это их можно поувольнять с ответственных должностей, которые они занимают, и отправить всех на несколько лет за решетку.

– Если бы речь шла только об увольнении, я бы давно это пресек. Но тут, черт побери, речь о бегстве из республики. С участием высокопоставленных представителей Запада. На этом деле мы можем крупно выиграть.

– Или так же крупно проиграть, если оно сорвется.

– Не сорвется.

Штраус пожал плечами, но видно было, что Хауссер его не убедил.

– Полковник из отдела «О» может уйти с ними и наделать нам проблем. Если руководство прослышит, что мы не сразу вмешались, чтобы устранить связанную с ним угрозу, это может повлечь за собой роковые последствия. В политическом плане.

– К черту политику! Служба безопасности вправе самостоятельно принимать решения.

Успокаивающим жестом Штраус положил ладонь ему на плечо и сказал, понизив голос:

– Я согласен с тобой. Не забывай: мы солдаты, а солдат беспрекословно выполняет приказы.

Хауссер сделал глоток из стакана:

– Я поймаю Мидаса на месте преступления.

– Смотри, Хауссер, не впутывай в это личные отношения.

– Не настолько же я глуп! Он точно такой же изменник, как другие, которых я ловил. Он всего лишь крыса, на которую расставлен капкан.

Штраус опорожнил стакан и с усмешкой покачал головой:

– Подумать только – они собрались бежать за границу на машине с дипломатическими номерами! Ничего не скажешь – лихие мужики!

– Скоро конец их лихачествам.

Запыхавшаяся Хельга поставила новую пластинку.

Раздались звуки расстроенного органа «Прокол Харум» «A whiter Shade of Pale». Едва зазвучали первые аккорды, Штраус поднялся с дивана. Он подошел к кокетливо заигрывающей Хельге, и они начали танцевать в обнимку. Мюллер, пристроившийся к ее подруге, уже запускал ей руку под юбку и целовался взасос. Третья девушка, почувствовав себя лишней, уселась верхом на колени к Хауссеру. Он удивленно посмотрел на эту рыженькую девицу с щербинкой между зубами.

– Ты похож на усатого тролля, – сказала она, поглаживая его усы. – Но очень симпатичного.

Хауссер раздраженно отшатнулся.

– Нет настроения, – сказал он и попытался спихнуть ее с колен.

Но девушка крепко сжала его ногами и не слезла.

– Что, тролль не в духе? – спросила она, складывая губки бантиком.

Хауссер холодно посмотрел на нее:

– Никогда не связывался со шлюхами и с тебя не собираюсь начинать.

Девушка сползла с его колен на диван:

– Я тебе не шлюха! – Скрестив руки на груди, она позвала, стараясь перекричать музыку: – Штраус! Скажи своему дружку, что я не шлюха.

Штраус, который танцевал, зарывшись лицом в волосы Хельги, отвел от глаз прядь ее волос.

– Чего? Ну конечно же нет! Вы самые талантливые танцовщицы, каких я когда-либо встречал. Лучшая труппа республики! Мы придем на вашу премьеру. Как только я найду площадку, где вы будете выступать.

Он снова обернулся к Хельге. Схватив ее за разгоряченные щеки, он начал жадно ее целовать.

Хауссер покосился на девушку рядом с собой и протянул ей пустой стакан. Она нащупала на полу бутылку с водкой и налила до краев сначала ему, потом себе.

– Извини, – сказал Хауссер. – Ты тут ни при чем – такой уж я невоспитанный урод.

Девушка пожала плечами, и они чокнулись.

– Все мы играем роль, каждый свою.

– И что же вы ставите?

– «Саломею». Ну знаешь, где Иоанн Креститель…

– …оказывается с отрубленной головой. Можешь не рассказывать, я знаю конец. – Хауссер перевел взгляд на Штрауса, танцующего с Хельгой.

– Скажи, а это вообще дозволено – ставить такие вещи? – спросил он, смеясь.

– Тут главное, на кого будет похож Иоанн Креститель. Я предложил, чтобы у головы на блюде было лицо Гельмута Коля.

Тут все захохотали.

Хауссер обернулся к девушке:

– Как тебя зовут?

– Называй меня как хочешь, – сказала она и снова села к нему на колени.

Хауссер погладил ее по бедрам и посмотрел на полные груди, видневшиеся из-под нейлоновой рубашки.

– Ты похожа на женщину, которую зовут Лена, – сказал он, сознавая, что это не так.

Но когда она стала его целовать и он закрыл глаза, то подумал, что это была правда. И еще он подумал, что победа близка. Народ победит.

Кристиансхавн, апрель 2014 года

После встречи с Викторией прошло несколько дней, и Томас сидел с Миккелем в кафе «Карлтон» на площади Хальмторв. Кафе находилось рядом с полицейским участком; безобразная бетонная коробка здания полиции угрюмо глядела на площадь за окном кафе. Молодой официант принес напитки: кофе латте для Миккеля и «фирменное от Карла» для Томаса.