– Нет-нет, ради всего святого! – смущённо пробормотал Низельприм. – Входите, пожалуйста… даже если это совершенно бесполезно.

Ступс проследовал за хозяином в убогую хижину. В ней была одна-единственная комната; скудную мебель, видно, сколотили из трухлявых досок – из обломков кораблей, прибитых волнами к берегу, – а вместо посуды в ход пошли ржавые жестянки. Как ни странно, стол был накрыт на две персоны.

Низельприм предложил Ступсу занять место за столом. Непрестанно вздыхая, он из маленького бочонка наполнил до краёв два самодельных бокала.

– Это ром, что остался после кораблекрушения, – пояснил он. – Пейте, пожалуйста, он всё равно долго не протянет.

– Так вы ждали меня? – спросил Ступс. Отчаяние хозяина дома так и бросалось в глаза, вызывая у гостя искреннее сочувствие.

– Увы, нет, – жалобно ответил тот. – Вторая жестянка предназначалась моему брату Назелькюсу. Но я хлопочу напрасно, поскольку Назелькюс вообще ничего обо мне не знает. Он позабыл меня, как забывает каждый. Такова моя участь. – Казалось, у Низельприма вот-вот потекут слёзы.

– Искренне сожалею, – пробормотал Ступс и отхлебнул немного рома. – Я едва могу представить себе, что вас можно забыть, ведь у вас поистине незабываемый вид.

Низельприм горестно кивнул:

– Да, я действительно изо всех сил стараюсь произвести впечатление. Это платье с колокольчиками я ношу вовсе не потому, что оно мне нравится, а чтобы остаться хоть у кого-нибудь в памяти. Но я знаю, что это пустые надежды, что всё напрасно. Эта способность – способность запоминаться, – которой обладает всякий человек и ничуть ей не удивляется, у меня, знаете ли, отсутствует. И так было всегда. И вы, сударь, тоже будете помнить обо мне лишь до тех пор, пока видите перед глазами. В тот самый миг, когда мы с вами расстанемся, вы забудете меня раз и навсегда. Вы забудете меня так, словно мы с вами никогда и не встречались. Можете ли вы представить себе, каково мне жить с таким грузом? Вы видите перед собой несчастнейшее существо!

Он громко всхлипнул и залпом осушил свою жестянку.

– Речь, вероятно, идёт о какой-то болезни? – полюбопытствовал Ступс и осторожно отхлебнул из своей.

Низельприм заново наполнил свой бокал.

– Однажды в молодости я побывал у врача, потому что сказал себе: «Низельприм, тебе явно чего-то недостает! Тебе не хватает того, чем могут похвастаться все остальные, а именно умения оставаться в памяти других людей». Я подробно описал доктору свой недуг. Он внимательно выслушал меня и сказал, что ему-де нужно поразмышлять над этой проблемой.

Низельприм опять залпом выпил ром.

– Ну и?.. – осторожно спросил Ступс.

– Продолжения не последовало, – ответил Низельприм и утёр навернувшиеся на глаза слёзы. – Едва я вышел из кабинета, как врач, естественно, тут же меня позабыл, и ему не над чем уже было размышлять. Спустя некоторое время я даже написал ему письмо, но от этого, разумеется, ничего не изменилось, потому что врач не мог вспомнить того человека, который побывал у него на приёме и звался Низельпримом.

– Действительно, дело запутанное, – согласился Ступс. – Стало быть, если вы, к примеру, выйдете сейчас из комнаты, то я подумаю, что всё время находился здесь один?

– Совершенно верно, – вздохнул Низельприм. Он отжал в бокал кончики усов, намокшие от слёз. – Однако не поймите меня, сударь, превратно. Пла́чу я не по этой причине. Я пла́чу из-за своего любимого брата, которого мне не суждено прижать к груди и расцеловать – никогда-никогда-никогда. Это злой рок.

– Ах, ну да, правильно, – спохватился Ступс. – Вы ведь, собственно, поджидали своего брата. Почему же он не пришёл?

– Он никогда не приходит, – снова принялся сетовать Низельприм. – То есть он, возможно, всё же когда-нибудь придёт, возможно, он даже уже здесь, но мне от этого не легче. Это ужасно, просто ужасно!

– Вы меня окончательно запутали, – признался Ступс. – Если это не слишком затруднит вас, объясните мне, в чём, собственно, дело.

– Зовут его Назелькюс, – начал свой рассказ Низельприм, – это я помню абсолютно точно.

– И правда, – вставил Ступс, – я видел это имя на указателе внизу, у подножия горы.

– Совершенно верно, – продолжал Низельприм. Вот только, чтобы попасть к нему, надо двигаться в противоположном направлении, хотя он точно так же живёт на вершине этой горы, в этой же самой хижине. И тем не менее… тем не менее…

Он опять начал громко всхлипывать и должен был осушить ещё одну жестяночку рома, прежде чем смог взять себя в руки. Ступс терпеливо ждал.

– Итак, дело обстоит следующим образом, – наконец возобновил Низельприм свой рассказ. – Мы с братом близнецы и похожи друг на друга как две капли воды. И всё же мы совершенно разные. Я хочу сказать, что его история совершенно отличается от моей… – Он прервался и пристально посмотрел гостю в глаза: – Скажите, пожалуйста, почтеннейший, а вы, часом, уже не побывали у него?

– Нет, насколько я знаю, – ответил Ступс. – Во всяком случае, я этого не помню.

Низельприм меланхолично кивнул:

– Это свидетельствует о том, что вы действительно не были у него, потому что его вы бы точно запомнили.

– Должен ли я заключить из ваших слов, что ваш брат не страдает таким же, если позволено так выразиться, недугом, как вы?

– Ох, у него тоже есть изъян! – воскликнул Низельприм. – Но при всём желании нельзя сказать, что он от этого страдает. Я ведь говорил, что с ним всё обстоит ровным счётом наоборот. Назелькюса никогда нельзя заметить, пока он находится рядом с вами. И только когда он уходит, ты вспоминаешь, что он здесь был. К примеру, он мог бы сейчас находиться здесь, с нами, и мы оба тем не менее ничего бы об этом не знали. Но стоило бы ему покинуть нас, как мы совершенно отчётливо вспомнили бы, что он был у нас, что говорил и что делал.

Ступсу показалось, что в голове у него всё закружилось. И, чтобы хоть как-то помочь себе, он пробормотал:

– Ну, я обещаю передать вашему брату привет от вас, если мне доведётся случайно столкнуться с ним.

– Это невозможно! – закричал Низельприм, мало-помалу начавший терять терпение. – Вы совершенно ничего не поняли из моего рассказа. И вы ещё называете себя учёным? Вы не сможете передать привет моему любимому брату-близнецу, это абсолютно исключено. Во-первых, потому, что, только расставшись с ним, вы поймёте, что видели его, и, во-вторых, потому, что, как только мы с вами расстанемся, вы уже не сможете вспомнить обо мне. В этом противоречии – ответ на вопрос, почему он не знает и никогда не узнает о моём существовании. Хоть теперь-то вы разобрались, что к чему, сударь?

Ступс утвердительно кивнул – скорее из вежливости.