Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тише, Уля, тише.
— Он мне изменял… он не любит меня… И за что? За то, что старалась быть хорошей женой?! Он использовал меня!
— Уля, — слышу тихий голос Вики. — Уля, милая… Мы ее отвезем домой. Ей не стоит быть здесь.
— И ты тут? — шипит мой свекр.
— Люблю суету Витя, и ее принято делить с друзьями, — отвечает ему насмешливый голос дяди Юры. — Может, девочке успокоительного пару кубиков?
— Дядя! — зло рявкает Вика и уверенно тянет за собой. — Не сейчас!
Глава 32. Давай только честно
— Почему мужики изменяют? — задаю я злой вопрос Валере, молча придвигает мне чашку с чаем. — Нет! Это я и так знаю! Потому что козлы.
— Выпей чая, — шепчет Вика.
— Почему он мне не дает развода? — я не отстаю от Валерия, который садится и косит взгляд на Вику.
Ему не нравятся мои вопросы, и он не хочет здесь находиться, но, наверное, его Вика заставила быть неравнодушным к чужой беде.
— Ну. — Валерий вздыхает — у него сын, — и замолкает, будто все мне объяснил.
— А он перестанет быть отцом в разводе? — изгибаю я бровь.
Я злюсь, и эта злость перебрасывается на Валерия, потому что он тоже мужчина. И он должен разъяснить, что с Макаром происходит.
— Ладно, — Валерий откидывается назад и постукивает пальцами по столешнице.
— Ты ведь не развода хочешь.
Вика придвигает чашку с чаем ко мне еще ближе и шепчет:
— Пей.
— Развода, — тихо цежу сквозь зубы.
— Ты хочешь от него избавиться, — Валерий вежливо и отстраненно улыбается. — Чтобы он исчез из твоей жизни и жизни Артема. Чтобы вы никогда больше не пересекались, и ты гордая независимая жила новой жизнью.
— Валер.
— Развод тебе это даст? — Валерий щурится. — Даст новую жизнь без Макара?
Только честно.
Я не хочу честности. Я хочу чуда, в котором я вырываюсь из всего этого безумия сильной и независимой.
— ты надеешься, что Макар в разводе резко забудет, что у него есть сын?
— Было бы неплохо… — делаю глоток чая.
— Так не выйдет. Допустим, развод, и… — опять стучит по столешнице и сухо продолжает, — в лучшем случае совместная опека, в которой он тебе так иметь будет мозги, что взвоешь.
— Валер… — шипит Вика
— я не стану говорить, что все будет хорошо, — Валерий усмехается, — и если он выползет после реанимации с какими-либо проблемами, то он еще больше озлобится.
— Зачем я тебя с собой взяла? — Вика округляет глаза. — Надо было тебя в больнице оставить, а с собой взять дядю.
— Он бы сказал то же самое, но в своей манере, когда не знаешь смеяться или плакать, — переводит взгляд на меня. — Ты с ним о разводе разговор завела в палате?
Медленно киваю.
— И чего ты ждала?
— Адекватности.
— Серьезно? От мужика при смерти? От мужика, который знатно так напортачил в своей жизни и окопался в проблемах? Уль, да это очень эгоистично, глупо, но, вероятно, он ждал от тебя не разговора о разводе и перспективах и что он потеряет семью.
— Да разве это семья.
— Семья, — Валерий закидывает ногу на ногу, — а ты жена. Его измены не отменяют того, что он там перед приступом ждал поддержки.
— Извини? — возмущенно отставляю я чашку.
— И я заметь, я не говорю, что ты должна была оказать эту поддержку. — в
деловом тоне отвечает Валерий. — Не будет человек, если он только не просветленный, под капельницами, на грани жизни и смерти, в страхе и боли милым пушистиком. Ему тоже хочется, чтобы его убедили, что все будет хорошо.
Вот я тебе не сказал того, что ты ждала, и готова кинуться на меня с кулаками, хотя я тебе кто?
— Это, что, и есть мужская солидарность? — поджимаю губы.
— Не в реанимации тебе вести разговоры о разводе и своих обманутых женских надеждах, Ульяна. Он и так знает, что урод.
— Да я что-то не заметила.
— Нас всегда накрывает агрессия, как только что-то щелкает в голове, Уля. И да, первое желание — силой все вернуть на прежние места, приколотить гвоздями и угрозами, потому что теряется контроль. Не только у тебя все рушится, но у него.
— А кто в этом виноват?! — зло отзываюсь я.
— Он хочет сказать, что мужики агрессивные тугодумы, — шепчет Вика. — И практически неспособны на мыслительный процесс в момент, когда вскрывают их двойную жизнь. И на измены они идут не от большого ума, расчётливости и способности осознавать свои поступки. И безмозглыми гориллами они перестают быть лишь тогда, когда им в ответочку становится больно, но тоже не сразу. И иногда они сами себя толкают к тому, чтобы им было больно, к кризису, потому что тупые и иначе не умеют. Им нужна, как сказал, дядя суета, в которую они обязательно втянут жену, чтобы она еще сверху добавила воспитательной оплеухи.
Валерий закрывает глаза и приподнимает брови.
— Я не хочу его воспитывать.
— и в разводе тебе придется его воспитывать, Уль, — Вика откидывается назад и скрещивает руки на груди. — Верить в то, что он отвалится от вас с сыном бессмысленно. В этом Валера прав.
— Тогда я должна бежать. Сменить документы.
— Да, давай, раздраконь психованного мужика еще больше, — Валерий снисходительно смотрит на меня. — Или же ты хочешь, чтобы он за тобой побегал?
— Что? — хочу выплеснуть остывший чай в его лицо.
— Я тебе и так скажу, что побегает, найдет и вернет. Есть в этом своя романтика, конечно, — Валерий притягивает к себе Вику и целует в макушку. — Я бы за тобой побегал.
— Прекрати, — Вика шутливо отмахивается от него, краснеет и обращается ко мне, смущенно приглаживая волосы. — Не ведись на его провокации, Уль. За всеми этими скандалами, твоими истериками, его срывами он позволяет себе не думать и тоже скалит зубы.
Слышу тихую вибрацию, и Вика торопливо отвечает на звонок:
— Дядя? Да, рядом.
Ставит на громкую связь, и раздается мрачный голос дяди Юры:
— Никто дозвониться до нее не может. У нее муж в реанимации, а она без связи.
Бессовестная. Что за жена такая?
— Она слушает, — Вика хмурится. — Говори. Что там? Живой?
— Его в кому медикаментозную отправили, — дядя Юра зевает, будто говорит о погоде.
— Что?! — в ужасе шепчу я.
— Дергался много, — дядя Юра фыркает. — Прям разошелся. Очнется и бежать куда-то надо, потом опять плывет, судороги… Загонял тут всех. Витя! Да хорош дымить, как паравоз! Все сигареты уже скурил у девочки, а у нее зарплата маленькая, чтобы таких халявщиков, как ты, угощать. И, вообще, нам с тобой завтра
