Он чувствовал себя опустошенным, выжженным дотла.

И тогда он услышал ее.

Впоследствии Мак-Алистер так и не смог объяснить, почему его очаровал именно ее смех, а не чей-либо еще. Почему ее голос пролился как бальзам на его раны, врачуя жестокие ожоги и смягчая самые страшные его воспоминания. Вероятно, потому, что смех этот был чистым и искренним — после многих лет жизни во лжи, изворотливости, крови и грязи, пожалуй, как раз чистота ее невинного восторга привлекла его сильнее всего.

В звуках ее голоса не было ничего искусственного, ничего фальшивого.

Оказывается, в этом мире все еще есть место для правды, понял вдруг он, и ее можно найти в смехе женщины.

В тот день он без памяти влюбился в нее. Даже не видя ее, не зная наверняка, кто она, он полюбил. Поначалу это было невинная, платоническая любовь того сорта, которой одинокий и голодный мужчина может воспылать к женщине, что приютила и накормила его.

Тем не менее, это была любовь.

Какое-то время его вполне устраивала эта тихая и невинная страсть, он довольствовался тем, что слушал и наслаждался ее смехом. Но ведь он был мужчиной, и желание узнать о ней побольше подтолкнуло его на поиски. Привлеченный звуками ее голоса, однажды вечером он подкрался к самому краю лужайки и впервые увидел женщину, которой был обязан некоторой толикой умиротворения в своей израненной и мятущейся душе.

Он догадался о том, что это она, в ту самую минуту, когда увидел ее. Прежде чем он поселился в лесах Халдона, Уит дал ему описание каждого члена своего семейства. Невысокая, пухленькая, со шрамом, протянувшимся через всю щеку от виска до подбородка, она, объект его немого обожания, могла быть только восемнадцатилетней мисс Эви Коул.

Он смотрел, как она и девушка повыше ростом и помоложе — несомненно, леди Кейт Коул — играли на траве с парочкой лопоухих щенков. Он провел на опушке всего каких-то четверть часа, наблюдая, как она возится со щенками, как она беззлобно и ласково поддразнивает свою подругу… И как непривычно отреагировало его тело, когда она встала и наклонилась, чтобы поднять с земли одного из песиков, показав ему во всей красе линию спины и того… что ниже.

В свой лагерь тем вечером он вернулся, снедаемый любовью совсем иного рода, чем та, что зажглась в его сердце, когда он притаился на опушке леса.

Жаль, думал он сейчас, что она не угасла за эти годы.

Он нашел ручей, наклонился и плеснул в лицо водой, чтобы охладить его. Увы, она оказалась не настолько холодной, как он надеялся, но дело свое сделала. Несколько успокоившись и придя и себя, он присел на корточки и задумался, оценивая ситуацию.

Он поцеловал Эви — вновь, — и этого уже не исправить. Впрочем, он сомневался, что поступил бы по-другому, если бы ему представилась возможность повернуть время вспять. Он испытал райское наслаждение, а еще не родился мужчина, готовый безропотно отказаться от рая, хотя бы даже и незаслуженного.

Мужчина, однако же, может приложить усилия для того, чтобы не украсть то, что ему не принадлежит.

Решено — он будет держаться от нее подальше. Он всегда будет помнить о том, кто она — леди, невинная девушка, кузина и племянница людей, перед которыми он чувствовал себя в таком долгу, что не надеялся когда-либо оплатить его. Что еще более важно, он не мог забыть и о том, кем он стал сейчас, равно как и того, кем он был совсем недавно.

Чувствуя себя немного увереннее, Мак-Алистер встал и начал по периметру обходить их лагерь. Откровенно говоря, он не ожидал найти что-либо необычное. Он не рискнул бы отдаться поцелую, забыв обо всем на свете, или ломиться через лес, если бы хоть на мгновение верил в то, что их могут преследовать.

Преследователь, конечно, мог принимать какие угодно меры предосторожности — они не имели бы решительно никакого значения. Мак-Алистер все равно почуял бы опасность. Еще не так давно смысл его жизни как раз и заключался в том, чтобы отлавливать людей, которые отчаянно старались не попадаться на глаза.

Но, несмотря ни на что, он не собирался пренебрегать своими обязанностями и отказаться от обхода.

Эви, разумеется, сочла бы его опасения совершенно беспочвенными. Вновь непроизвольно нахмурившись, Мак-Алистер осторожно пробирался под низко нависающими ветвями. Его изрядно беспокоило, что она вбила себе в голову идею о том, что все происходящее — чей-то хитроумный план. Не потому, что он полагал, будто в ее теории есть хоть доля истины, а потому, что женщина, уверенная в своей безопасности, намного легче и безрассуднее готова рискнуть собой.

Раздражал его и тот факт, что она не приняла его отказа поверить в ее историю. Эви продемонстрировала неожиданное упрямство.

Однако же, своеволие и твердолобость не смогут устоять перед голосом рассудка и реальностью. В конце концов, она будет вынуждена признать свою неправоту. И, скорее всего, это произойдет постепенно. Для Эви будет не так унизительно и обидно смириться с этим не сразу, а шаг за шагом, так, чтобы это не стало страшным ударом по ее самолюбию. В общем-то, он не сомневался, что она не склонна к истерике, но недаром же говорят: чужая душа — потемки.

По крайней мере, в данный момент он мог позаботиться о ее безопасности.

Успокоившись на этот счет и закончив обход, который, как и следовало ожидать, ничего не дал, он направил свои стопы обратно к лагерю… и мысли его помимо воли вернулись к поцелую.

Внезапно Мак-Алистеру пришло в голову, что, пожалуй, лучшее, что он может сделать в своем нынешнем положении, — извиниться перед Эви.

Нет, к чертовой матери.

Хватит с него и того, что он вовремя отпрянул от нее, прежде чем ситуация окончательно вышла из-под контроля. Он не станет заговаривать о том, что произошло между ними — просто сделает вид, что ничего не было. Минуло уже изрядно времени с тех пор, как он в последний раз демонстрировал навыки светского поведения, но Мак-Алистер был уверен — ну, почти уверен — в том, что сделать вид, будто никакого поцелуя не было — почти то же самое, что извиниться за него.

Другого пути у него не было. Он не станет красть чужой рай, но будь он проклят, если извинится за то, что взглянул на него одним глазком.

Оставшись в одиночестве, после того как Мак-Алистер умчался в лес, Эви принялась размышлять, как ей вести себя дальше. Она могла продолжать бодрствовать, хотя бы потому, что он недвусмысленно приказал ей ложиться спать, но решила, что если сделает вид, будто спит, то это будет менее унизительным зрелищем, чем если бы она торчала столбом, с трепетом ожидая его возвращения.

Глядя на узкую бархатную полоску ночного неба, которая была видна ей со своего места, Эви могла бы гордиться собой — ее подстилка из листьев и еловых лап, укрытых сверху толстым одеялом, получилась на удивление мягкой. Могла бы, но не гордилась — ей было чертовски неуютно, и она чувствовала себя не в своей тарелке.

Тело ее до сих пор витало и пело в облаках, пребывая на седьмом кебе от счастья после поцелуя Мак-Алистера, но при этом ее сжигал внутренний жар, и ей отчаянно хотелось большего. А вот разум отказывался воспринимать происходящее, особенно после того, как Мак-Алистер оттолкнул ее и сбежал в свой проклятый лес.