в ладошки, а сам думаю: не сдать нам ленок к пятнадцатому, ни в какую не сдать. В прошлом году сдавали, а в этом не сдать. Весна пришла поздняя, все сроки передвинулись почти на месяц против прошлого года, и всем это известно. Чего же мы тут друг другу голову морочим? Эх, думаю, была не была, дай, думаю, выскажу свои соображения. Взошел на сцену и стал объяснять, что, мол, как хотите, а колхоз «Волна» раньше октября ленок сдать не сможет, поскольку это зависит не от колхозников, не от эмтээса, а от росы да солнышка. Тут председатель обрывает меня и спрашивает: «Что же вы считаете — в соседнем районе климат другой?» — «Не знаю, говорю, какой там климат, а у нас только еще бабки ставят. Можете приехать, поглядеть»… Тут как начали меня парить, как стали парить, так я и соображение потерял: и объективные причины на меня налепили, и зеленые настроения, и отсталость, и ту же самую формалистику… Жду, — может, хоть кто-нибудь заступится. Нет. Или молчат или ругают. А сосед еще в ухо шепчет: «Что ты растравил народ, как маленький? Принимай обязательство, а там видно будет». Вышел я из этой бани и поехал домой. А через несколько дней приходит, конечно, директива — так и так, в соответствии с решением актива развернуть политмассовую работу, нацелив колхозников на безусловное выполнение принятых обязательств по сдаче льноволокна к пятнадцатому сентября, и прочее, и прочее… Знаешь, есть такие директивы: маленькая, тоненькая бумажка папиросная, а ты об нее бьешься, бьешься — и так, и этак, — только лоб горит, а больше ничего. Подшил я эту директиву и велел Леньке написать лозунг, тот самый, за который ты меня формалистом назвала.

Ну ладно. А теперь давай поглядим, чем дело кончилось. Десятого сентября опять вызывают меня в район по вопросу уборки льна. Я немного запоздал. Приезжаю, вижу — сидит представитель из области. А нас тогда мало позвали — человек пять, на выборку. «Вы председатель колхоза «Волна»? — спрашивает меня представитель. Отвечаю: «Я». — «Когда вы ленок сдадите?» Припомнил я тут недавнюю баню, припомнил и обязательство наше и ляпнул: «Пятнадцатого сентября сдадим». Он поглядел на меня как на дурачка и давай парить: «Как же вы сдадите к пятнадцатому, когда весна была поздняя? — говорит. — Неужели вы не понимаете, что ленку месяц на стлище лежать надо? Что вы, говорит, первый год в сельском хозяйстве?» И снова я получился дремучий формалист. Срамит меня представитель, срамит, а председатель райисполкома глядит, как невинный младенец ясными глазами, и головой качает. Дескать: «Как же это вы недодумали, Иван Саввич?» Хотел я ему прежние речи напомнить, да чего уж там: на гриве не усидел — так и на хвосте не удержишься. Так и поехал домой.

— Трудно вам приходится, — сказала Тоня после недолгого молчания.

— Так трудно, что иногда думаешь бросить все и подаваться куда-нибудь в подпаски или сторожа. С этой работой будешь не богат, а горбат. Одни дело — начальство жмет, другое дело — с людьми тяжело. Вон председателя «Нового пути» непрерывно хвалят, а дай ему нашего Матвея — тоже лазаря запоет.

— Люди с недостатками всюду бывают.

— Такого, как Матвей, другого нет.

— Знаете что, Иван Саввич? Давайте съездим в «Новый путь».

— Зачем?

— Посмотрим, как у них. Поговорим с председателем.

— Ума, значит, ехать набираться?

— Нет, зачем же… — смутилась Тоня. — Я думаю, им тоже будет интересно…

— Эх, Тонечка, Тонечка, неужели я не понимаю? Неужели не вижу, что хочешь ты меня, дурака серого, везти в «Новый путь» учиться хозяйствовать. Так ведь? Так. Чего уж там…

— Я совсем не то думала… Совсем не то… Я думала, человек пятнадцать собрать — сколько в машину влезет — и всем съездить. Вроде экскурсии.

— Нет уж. Пускай сперва они к нам приедут. У нас тоже есть чего поглядеть.

— Не понимаю, что тут для вас может быть обидного? В конце концов вы могли бы не ехать, если вам неудобно.

— Вот-вот. Можно, значит, и без председателя обойтись… Куда его — старую калошу… Верно? Вон как вас Матвей научил глядеть на председателя.

— Да нет. Я не то… Вы же сами не желаете… А вам тоже полезно… — Тоня совсем сбилась. — В общем, как хотите…

— Ладно, ладно. Конечно, куда мне! В «Новом пути» председатель — полковник, а мы что, лапотники… — Иван Саввич задумался, но вдруг оживился и в глазах его блеснула хитринка. — А то поедем! Поглядим, кто лучше разбирается. Вот к зиме поближе и поедем.

О ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

О ТОМ, КАК ДЕДУШКА ГЛЕЧИКОВ ЕХАЛ В КАБИНЕ,

А ИВАН САВВИЧ В КУЗОВЕ

В колхоз «Новый путь» поехали в конце ноября. Желающих оказалось так много, что все не поместились в машину. Выехали ранним воскресным утром. Было тепло. Шел снежок. Всю дорогу — тридцать километров — ехали с песнями.

И вот наконец открылись белые поля колхоза «Новый путь», крепкие дома деревни, красочно сияющие наличниками, ровная дорога вдоль широкой, нарядной улицы, гладкие, как мраморные колонны, стволы берез в палисадниках…

По правде говоря, березы не очень похожи на колонны, а тем более на мраморные, но если известно, что колхоз миллионер и на трудодень выдают по двенадцати рублей одними деньгами, то все в этом колхозе станет выглядеть краше, чем на самом деле: и дорога покажется необыкновенно ровной, и улица — удивительно широкой, и даже дым будет пахнуть пирогами. Трудно сказать, почему так получается, но не только Тоня, Ленька и Витька-плугарь, которые с самого начала приготовились восторгаться, а даже сам Иван Саввич, решивший не пропустить ни малейшего недостатка в чужом хозяйстве и кольнуть председателя «Нового пути», если он станет слишком зазнаваться, — даже сам Иван Саввич поймал себя на том, что березки кажутся ему стройней и аккуратней, чем в родной деревне.

Если же смотреть на деревню, в которую въезжали пеньковцы, спокойными глазами, то ничего в этой деревне особенного не было. Конечно, в «Новом пути» красивые наличники, но и в Пенькове наличники, пожалуй, не хуже, а таких веселых наличников, как на избе Лени, не найдешь нигде во всем районе, а не только в «Новом пути».

В общем, деревня, в которой помещалось правление колхоза «Новый путь», была обыкновенная, не лучше и не хуже Пенькова, и только одно здание украшало ее по-настоящему — это здание клуба.

Клуб действительно был хороший.

Это было просторное деревянное здание в два этажа, с большим залом и сценой,