— На все сто.

И хотя Брунетти ожидал этого, он почувствовал, что ему потребуется какое-то время, чтобы принять неизбежное. Одно дело рассуждать о возможностях и вероятностях, а другое дело без обиняков сказать родителям, что их сын мертв. Единственный сын. «Господи, спаси и сохрани», — прошептал он. Взяв себя в руки, он спросил у Вьянелло:

— Дантист что-нибудь говорил о мальчике?

— Да нет, ничего особенного, но мне показалось, что он огорчился, узнав, что Роберто нет в живых. Я бы сказал, что этот парень был ему симпатичен.

— Почему ты так решил?

— Он очень тепло отзывался о парнишке. Роберто, как-никак, долго был его пациентом, лет с четырнадцати. В каком-то смысле мальчишка вырос у него на глазах. — Брунетти ничего не сказал в ответ, и тогда Вьянелло спросил:

— Я все еще у него в кабинете. Вы, может, хотите еще что-нибудь узнать?

— Нет, нет, не беспокойся, Вьянелло. Лучше быстрее возвращайся в квестуру. Я хочу, чтобы завтра утром ты поехал в Беллуно, но прежде надо внимательно изучить материалы дела.

— Да, сэр, — отозвался Вьянелло и без лишних вопросов положил трубку.

Прожить всего двадцать один год и умереть от пули, пущенной в затылок! В двадцать один год жизнь, считай, еще и не начиналась: юноша, полный радужных надежд, только вступает в жизнь, готовясь расправить крылья, чтобы взлететь. И вдруг, в мгновение ока, все разом обрывается. Где он, этот юноша? Его больше нет. Брунетти вспомнил об огромном богатстве своего тестя; о том, что на месте Роберто мог вполне оказаться его сын, Раффи. Или Кьяра… его вдруг пронзил острый безотчетный страх, и одна только мысль о том, что его домашним может угрожать опасность, заставила его выскочить из кабинета, кубарем скатиться вниз по ступенькам и, выбежав из квестуры, очертя голову устремиться домой. Он был подобен апостолу Фоме, который верил только в то, что мог потрогать руками.

Взлетев вверх по ступенькам гораздо быстрее, чем он это обычно делал, Брунетти только у последнего лестничного марша осознал, что страшно запыхался. Ему даже пришлось прислониться к стене, чтобы отдышаться и перевести дух. Оторвавшись от стены нечеловеческим усилием воли и преодолев оставшиеся ступеньки, он трясущейся рукой принялся выуживать из кармана ключи.

Войдя в квартиру, он задержался на какое-то время в дверях, прислушиваясь, дома ли все трое, в безопасности ли они в стенах отчего дома. Из кухни донесся шум: похоже, там что-то упало на пол, а затем послышался голос Паолы:

— Ничего страшного, Кьяра. Просто вымой его хорошенько и положи обратно на сковородку.

Брунетти переключил внимание на заднюю часть квартиры, пытаясь определить, дома ли Раффи. Из комнаты сына доносился чудовищный грохот, который современная молодежь называет музыкой. И хотя Брунетти никогда не мог взять в толк, как можно такое слушать, сейчас эти звуки показались ему самыми прекрасными на свете.

Брунетти повесил пальто в шкаф и двинулся по длинному коридору на кухню. Когда он вошел, Кьяра тут же повернула голову в его сторону.

— Привет, папочка. Мама учит меня готовить равиоли. Сегодня у нас на ужин равиоли с грибами! — Спрятав за спину испачканные мукой руки, она подошла к Брунетти, и тот, нагнувшись, расцеловал ее в обе щеки, а заодно и вытер ее перепачканное мукой лицо. — Равиоли с грибами, правильно, мама? — уточнила Кьяра, обращаясь к Паоле, которая, стоя у плиты, помешивала грибы на огромной сковороде. Она молча кивнула, не прерывая своего занятия.

Позади них, на обеденном столе лежало несколько кучек бледных, кривоватых кусочков, по форме отдаленно напоминавших прямоугольники.

— Это и есть равиоли? — спросил Брунетти, с ностальгией вспомнив о ровненьких аккуратных прямоугольниках, которые когда-то вырезала его мать, прежде чем положить начинку.

— Будут, папа, как только я положу начинку. — Кьяра снова посмотрела на мать, ища поддержки. — Правда, мам?

Паола снова кивнула, продолжая помешивать. Затем, повернувшись к мужу, бесстрастно приняла его приветственные поцелуи.

— Правда ведь, мам? — обеспокоенно повторила Кьяра, слегка повысив голос.

— Непременно. Еще несколько минут, и грибы будут готовы. Тогда мы сможем начинить ими твои равиоли.

— А ты говорила, что я все буду делать сама, — обиженно проговорила Кьяра.

Но прежде чем она успела призвать Брунетти в свидетели этой страшной несправедливости, Паола поспешила успокоить дочь:

— Ладно, ладно. Если твой отец успеет налить мне бокал вина, прежде чем я сниму грибы с огня, так и быть. Согласна?

— Может, тебе помочь? — шутливым тоном осведомился Брунетти.

— Ой, папочка, не дури. Ты же только все испортишь…

— Не смей разговаривать с отцом подобным тоном, — оборвала ее Паола.

— Каким таким тоном?

— Сама знаешь каким.

— Не понимаю.

— А я думаю, ты прекрасно все понимаешь.

— Красного или белого, Паола? — вмешался Брунетти. Он прошел мимо Кьяры и, увидев, что Паола снова повернулась к плите, подмигнул дочери и покачал головой, выразительно указав подбородком на мать.

Кьяра надула губы и пожала плечами, а затем кивнула.

— Ладно, папочка, если тебе так хочется, пожалуйста, можешь мне помочь. — И, выдержав многозначительную паузу, добавила: — И ты, мама, тоже, если, конечно, хочешь.

— Красного, — бросила через плечо Паола и энергичным движением шумовки перемешала грибы в сковороде.

Брунетти подошел к шкафчику под раковиной и, присев на корточки, открыл дверцу.

— Каберне?

— Пожалуй.

Она протянула руку за бокалом, но он вдруг взял ее ладонь, поднес к губам и поцеловал. Паола посмотрела на мужа с нескрываемым удивлением.

— Это еще почему?

— Потому что я люблю тебя всем сердцем, — ответил он и протянул ей бокал.

— Ой, папочка, так говорят только в кино, — простонала Кьяра.

— Ты же знаешь, твой отец не ходит в кино, — заметила Паола.

— Тогда он наверняка прочитал это в какой-нибудь книжке, — не сдавалась Кьяра. Честно признаться, ей уже изрядно наскучила болтовня этих взрослых, — что там с грибами? Еще не готовы?

— Потерпи еще минутку, и я сниму их с огня, — ответила Паола, испытывая явное облегчение оттого, что нетерпеливая дочь, сама того не подозревая, прервала этот неловкий разговор.

— Но учти, придется подождать, пока они не остынут.

— А долго придется ждать?

— Минут десять-пятнадцать.

Брунетти стоял, повернувшись к ним спиной, глядя в окно на крыши домов и на горы, возвышающиеся за северной окраиной города.

— А я могу ненадолго отлучиться, а потом прийти и закончить?