— Разумеется, дорогая.

Он слышал, как Кьяра покинула кухню и торопливо прошла к себе в комнату.

— Почему ты это сказал? — спросила его Паола, как только они остались одни.

— Потому что это правда, — ответил он, не отрывая взгляда от окна.

— Но почему ты сказал это именно сейчас?

— Потому что прежде никогда тебе этого не говорил. — Он отпил вина из своего бокала. Его так и подмывало спросить, верит ли она ему, или, может, ее неприятно задели его слова. Но он ничего не сказал, продолжая прихлебывать вино.

Он не услышал, как Паола подошла к нему. Она обхватила его левой рукой за талию и крепко обняла. Не говоря ни слова, она стояла, прижавшись к мужу и глядя вместе с ним в окно.

— Давненько я не видела такого чистого неба, — призналась она, — вон там Невегаль, как ты думаешь? — спросила она, указывая рукой на ближайшую вершину.

— Это совсем недалеко от Беллуно, верно? — спросил он.

— По-моему, да. А что?

— Боюсь, завтра утром мне придется туда съездить.

— Зачем?

— Там нашли останки Роберто Лоренцони. В двух шагах от Беллуно.

Паола долго молчала, собираясь с мыслями. Наконец она выговорила:

— Бедный мальчик. И его родители. Господи, как это ужасно… — За этим последовала еще одна длинная пауза. — Им уже сообщили?

— Нет. Это должен сделать я. Сегодня вечером. Перед ужином.

— Ох, Гвидо, и почему тебе всегда приходится приносить людям дурные вести?

— Если другие отказываются приносить дурные вести, это должен сделать я.

На какое-то мгновение он испугался, что Паолу обидит его ответ, но она прижалась к нему еще крепче.

— Я их совсем не знаю, но от души им сочувствую. Какое страшное несчастье! — Он почувствовал, как напряглось ее тело при мысли, что это мог быть ее ребенок, ее сын. Их сын. — Как же это жестоко. Как бесчеловечно. Кто это сделал? Как могли они так поступить? Скажи мне, как?

У него не было готового ответа на этот вопрос; да и кто может сказать, что толкает людей на зверские, бесчеловечные поступки, что побуждает их причинять зло друг другу? Брунетти не знал ответа на эти вопросы; он мог лишь строить догадки, предположения, или же отвечать конкретно, по факту совершенного преступления.

— Они пошли на это из-за денег.

— Тем хуже, — не задумываясь, отозвалась она, — я надеюсь, их в конце концов поймают. — И, будто бы вспомнив что-то важное, поспешно добавила: — Надеюсь что ты их поймаешь.

Я тоже на это надеюсь, подумал Брунетти. Его вдруг охватило страстное желание найти тех, кто совершил это преступление. Но сейчас ему не хотелось говорить об этом. Сейчас ему хотелось ответить на ее вопрос; объяснить, почему он сказал, что любит ее всей душой. Брунетти не принадлежал к числу тех, кто привык открыто выражать свои чувства, и поэтому ему было трудно, очень трудно; но ему так хотелось подобрать нужные слова, показать ей всю силу своей любви, привязать ее к себе еще крепче, чтобы никакие силы в мире не смогли бы их разлучить.

— Паола… — неуверенно начал Брунетти, но прежде чем он успел собраться с мыслями и продолжить, она вдруг резко отодвинулась от него, и он, обескураженный, замолчал.

— Грибы; я совсем забыла про грибы, — сказала она, сняв сковороду с плиты и открыв нараспашку окно. И все разговоры о любви, все тайные мысли улетучились в открытое окно вместе с дымом от пригоревших грибов.

Осушив свой бокал, Брунетти прошел по коридору и постучал в дверь комнаты Раффи. Не услышав ничего, кроме монотонного «бум-бум», Брунетти встревожился и распахнул дверь. Раффи лежал на кровати с раскрытой книгой на груди и сладко спал. Беспокоясь о душевном здоровье Паолы, Кьяры и всего человечества, Брунетти на цыпочках подкрался к небольшой магнитоле, приютившейся на книжной полке, и осторожно приглушил звук. Краем глаза взглянул на Раффи: тот даже не пошевелился, и тогда Брунетти сделал еще тише. Потом тихонько приблизился к кровати и прочел название книги: «Интегральное исчисление». Неудивительно, что парень заснул.

Кьяра уже хлопотала на кухне, бормоча проклятия в адрес несчастных равиоли, наотрез отказывавшихся принимать в ее неловких руках нужную форму. Он молча кивнул ей и проследовал к кабинету Паолы. Сунул голову внутрь и сказал:

— Если понадобится, мы в любой момент сможем спуститься к Джанни за пиццей.

Паола подняла глаза, оторвавшись от своих бумаг, и строго посмотрела на мужа.

— Не важно, что там у нее в итоге получится. Мы съедим все без остатка, и ты будешь первым, кто попросит добавки. — Прежде чем Брунетти успел возразить, она с угрожающим видом направила в его сторону остро отточенный карандаш: — Это первый в ее жизни ужин, который она приготовила сама, и все должно пройти без сучка без задоринки. — Увидев, что он снова пытается что-то сказать, она снова оборвала его: — Пригоревшие грибы, макароны, смахивающие на обойный клей, и курица, которую она замариновала в соевом соусе, так что соли там не меньше, чем в Мертвом море.

— Пальчики оближешь, — заметил Брунетти.

Что ж, по крайней мере хорошо, что она до вина не добралась. Уж вино-то трудно испортить.

— А как насчет Раффи? По-твоему, он тоже согласится уписывать за обе щеки ее стряпню?

— Как, по-твоему: он любит свою сестренку или нет? — осведомилась Паола с так хорошо знакомым ему наигранным негодованием.

Брунетти промолчал.

— Ладно, ладно, я посулила ему десять тысяч лир, если он сядет с нами за стол и не станет крутить носом.

— А мне? Я тоже хочу десять тысяч лир! — обиженно воскликнул Брунетти и исчез.

Спускаясь по улочке, ведущей к мосту Риальто, Брунетти осознал, что впервые после злополучного обеда с тестем чувствует себя по-настоящему хорошо. У него словно камень с души свалился, хотя он до сих пор так и не понял, что угнетает Паолу. Но их последний разговор, та легкость и непосредственность, с которой они общались, убедили его в том, что их брак не так-то просто разрушить, что, несмотря на обилие проблем, они все-таки устоят. Вверх-вниз, вверх-вниз торопился он по мостикам, перекинутым через каналы; так же и его настроение в течение сегодняшнего дня не раз прыгало то вверх, то вниз. Утром он был так рад, получив возможность расследовать это дело, потом выбит из колеи неожиданным откровением графа, а потом чуть не расплакался от умиления, узнав, что Паола подкупила Раффи.

И только мысль о предстоящем ужине, состряпанном Кьярой, грела ему душу, давала сил, чтобы набраться мужества перед нелегким разговором с родителями Роберто Лоренцони. Господи, да он был готов целый месяц кряду уплетать ее стряпню, лишь бы только избежать встречи с семьей Роберто и не стать в очередной раз черной птицей, приносящей на своих крыльях дурные вести.