Два дня спустя я сидел в каморке Фендуляра, переписывая список вещей, необходимых для приема двух тысяч гостей, которые должны были съехаться во дворец на шесть коротких теплых недель. В дверь постучала девушка-рабыня.

– Мастер Дурган велел тебе прийти в дом для рабов.

По всем правилам было абсолютно недопустимо оставить данную мне работу и подчиниться приказу нижестоящего лица. Но я ни секунды не колебался. Я догадался, что произошло.

Дурачок не знал, как сделать это быстро и безболезненно. Он воткнул себе в живот тупой нож для бритья. Дурган положил его в самом темном углу комнаты и накрыл одеялом, чтобы унять его предсмертный озноб.

– Дитя, что ты наделал?

Он не ответил, а только отвернулся от меня. Не из-за моей испорченности. Наоборот.

– Гэнад зи, – произнес он. “Уходи”. Ему было стыдно.

Я прижал его к себе, чувствуя, как теплая кровь пропитывает мою тунику.

– Я не боюсь стать нечистым, Ллир. Мне просто жаль. Я хочу… – какая разница, что я хочу? Я негромко запел песню смерти, надеясь утешить его.

– Ты действительно был Смотрителем? – прошептал он. Я однажды тоже задавал такой вопрос одному человеку.

– Да.

– Ты можешь посмотреть… внутрь… и сказать мне, что ты видишь?

– Нет необходимости…

– Пожалуйста, я боюсь.

– Хорошо, – я заглянул в его темные, полные боли глаза, но я не стал читать в его душе, прежде чем ответить. – В тебе нет зла, Ллир. Нет испорченности. Ты дитя Вердона и брат Валдиса. Ты будешь жить вечно в светлых лесах.

Он расслабился и закрыл глаза, я подумал, что его уже нет. Но он сонно улыбнулся и произнес:

– Галадон рассказывал мне, что знал одного мальчишку, который стал Смотрителем в семнадцать. Он сказал, что мне никогда не добиться такой мелидды, даже после тысячи лет тренировки.

– Галадон… – Я едва не забыл, где нахожусь, когда услышал это имя. – Мне он ничего такого не говорил. Он всегда заявлял, что я невежественный, невнимательный…

– …невосприимчивый и плохо подготовленный к своему дару, – подхватил он.

Я улыбнулся давно забытым словам.

– Галадон жив…

– Да… – Он захлебнулся выплеснувшейся изо рта кровью, его худенькое тело свела судорога. Я обнял его крепче.

– Ничего, ничего, расслабься.

– …пять сотен…

– Тише, дитя.

– …прячущихся, прячущихся, прячущихся. Холод и чистота… и… Не говори, где. Гирбест укажет путь… – Он умирал, его слова походили на детскую считалочку. – Найди путь, найди путь домой… смотри на гирбеста… он приведет тебя домой… – Он вздохнул и умолк.

“Нефаро вид, Ллир”. Спи спокойно.

Ллир успокоился. Я – нет. Дурган пытался заговорить со мной, пока я смывал с туники кровь и, мокрую, натягивал ее обратно на себя. Я не стал его слушать.

– Я должен вернуться к своей работе. Не зови меня больше по подобным делам, мастер Дурган. Не хочу, чтобы принц обнаружил, что я забросил свои обязанности ради какого-то раба-варвара.

Меня придавила невыносимая тяжесть. Я предпочел бы спать, замерзая, в доме для рабов и голыми руками убирать кучи навоза, чем вдаваться в подробности дерзийской жизни. Но недели шли, я все больше погружался в дела. Я не знал жалости к себе, гоня прочь любую мысль, хоть сколько-нибудь связанную с прошлым. Я не позволял себе видеть снов, видения не посещали меня, я не разговаривал ни с кем, кто не был непосредственно связан с моей работой. Я почти забыл ошеломившую меня новость, что существует пятьсот эззарийцев, которые смогли спрятаться где-то, и среди них мой учитель, который воспитывал меня с пяти лет, с того самого дня, когда обнаружилось, что во мне есть мелидда. Мое короткое общение с Ллиром лишний раз доказало мне, что я прав. Надо быть одному, надо забыть прошлое, надо притвориться, что не существует ничего, кроме настоящего, в котором я живу.

Оставалось всего три недели до двенадцатидневного празднования в честь Александра. Ему исполнится двадцать три года. В этом возрасте дерзийские мужчины становились равными своим отцам. Они получали полагающуюся им долю земель и состояния, которая зависела от того, кто была их мать, каким по счету ребенком они были, сколько у них было единокровных братьев. Еще они получали право жениться без разрешения отца. Они могли затевать судебные разбирательства против отцов или сражаться с ними на поле боя без риска быть повешенными за непочтительное отношение к родителю. С ними считались, как и с их отцами, хотя у дерзийского мужчины был только один способ завоевать настоящее уважение окружающих – война.

Но Александр был сыном Императора, и его положение несколько отличалось от обычного. Собственность он получит, он получит столько земель, лошадей и денег, что их хватит на несколько королевств, но у него не будет права жениться по собственному выбору. Решение столь важного вопроса не доверяли наследнику трона. И, конечно, Александр не будет полностью равен своему отцу, хотя его голос будет обличен огромной властью. Если он будет противиться желаниям своего отца, только отец сможет наказать его. Ни у кого больше не будет такого права. И никто не сможет отказаться от подчинения Александру, обойти его и заключить соглашение с Айвоном, как это бывало прежде. Слово принца станет законом Империи.

Каждый дворянин, каждый слуга и каждый раб во дворце принца, и почти во всей Кафарне, участвовали в грандиозных приготовлениях к дакраху. Большая часть всего необходимого была заготовлена прошлой осенью: пока снег не запер горные перевалы, в столицу доставлялись лакомства и разнообразная утварь из самых отдаленных уголков страны. Возы шелков и камчатого полотна, сундуки с позолоченным фарфором, сосуды с редкими винами непрерывно ввозились в город вплоть до наступления зимы. Из Загада доставлялись драгоценные камни, тысячи ароматических свечей и золото в слитках. Повозки были так тяжело нагружены, что оставляли на дорогах глубокие борозды.

Управляющие сбились с ног, пытаясь приготовить все для двух тысяч гостей и оставить при этом хоть что-нибудь для жителей Кафарны и близлежащих деревень, чтобы те не умерли с голоду, когда все продукты попадут на дворцовую кухню. В Кафарну пригоняли целые стада коз, овец, свиней и коров, привозили птицу различных видов, а также корм, необходимый всей этой живности в течение зимы.

Портные и белошвейки трудились над нарядами уже более года. Для Александра шилась мантия, так обильно усыпанная жемчугами, что их хватило бы выкупить из рабства всю Эззарию. Я видел приготовленную для него алмазную гривну, которая могла бы придавить к земле человека менее сильного, чем принц.

И хотя приготовления велись уже год, дворец все еще не был готов. Покои Императора нуждались в покраске и мелком ремонте, комнаты для гостей следовало обновить. И в самом городе требовалось найти место для тех гостей, которые не смогут остановиться в Летнем Дворце Дерзи.