значительных территорий Курляндии, что, по его мнению, было бы возможно лишь действиями на широком фронте и под руководством высшего командования. Инициатива младших командиров не должна приводить к нарушению пределов операции в целом, ведь тогда исключается всякая поддержка других отрядов в случае затруднений или неудач. Граф фон дер Гольц спрашивал, почему ландесвер не перешел за р. Аа под Шлоком. В другом месте[101] ландесверу делается упрек, что намерения командования были перечеркнуты, а цель их – спасение пленных балтийских немцев – была упущена. Он никак не учитывает в этой критике, что ландесверу, по меньшей мере на ранних стадиях, была предоставлена большая свобода действий.

Командующий ландесвером в ответ подчеркивал, что якобы мерещившееся штабу корпуса окружение противника за счет наступления усиленным правым крылом через Бауск потребовало бы нескольких армейских корпусов, а их не было. Офицер Генштаба ландесвера полагал, что удар к дефиле под Шлоком едва ли стал бы меньшим нарушением рамок намеченных целей, а в тактическом отношении он вызывал еще бóльшие сомнения. Кроме того, ничего не было слышно и о соседе справа – Железной дивизии[102]. Командующий ландесвером предполагал, что она как раз под Митавой. Лишь 17 марта от совершившего вынужденную посадку летчика он узнал, что обе соседние дивизии продолжают вести тяжелые бои и сильно отстали.

Если данное сообщение и не приведено в полной мере дословно, все же мысль сломить сопротивление красных за счет внезапного овладения железнодорожным узлом Митава, не столь уж необоснованна, более того, можно было бы стремиться окружить противника за счет удара на Янишки и взаимодействия с 1-й гвардейской резервной дивизией. В действительности же удар на Митаву опрокинул фронт большевиков в Курляндии и привел в движение вперед обе дивизии. Он по меньшей мере облегчил их фронтальные атаки и сократил кровавые потери. Кроме того, приходится усомниться, что запланированная штабом корпуса операция имела бы подобный успех. Уж по меньшей мере ей не хватило бы эффекта внезапности. оэтому следует – хотя всякое сравнение до известной степени спорно – при оценке решения ландесвера об ударе на Митаву встать, скорее, на точку зрения генерал-фельдмаршала графа Мольтке, который с благодарностью принял победу под Шпихерном (6 августа 1870 г.), хотя она опередила развитие его планов так же, как и взятие Митавы предварило намерения графа фон дер Гольца[103].

В этом ничего не меняет то обстоятельство, что в обоих случаях, и под Саарбрюккеном, и под Митавой, тактическая победа не вполне соответствовала как намерениям командующего, так и теоретическим возможностям. Там, где дают себя знать воля противника, погодные и прочие обстоятельства, а также ограниченные средства, такое бывает достаточно часто. Поэтому не следует при этом делать упреки командованию и войскам.

То, что при наступлении ландесвера сознательно или неосознанно учитывались и прочие военные соображения, вполне вероятно. Желание самим посодействовать освобождению старой курляндской столицы, вызволить находящихся там пленных земляков и восстановить свою репутацию в глазах балтийских немцев по-человечески вполне понятно.

Относительно замысла в случае удачной переправы под Кальнцемом тут же наступать на Ригу, 1-й офицер Генштаба ландесвера писал, что тогда были серьезные перспективы захвата мостов через Двину, ведь большевики, конечно же, не ожидали немцев под Ригой, а Двина замерзла. «Если сначала заняли бы Митаву и потом двинулись к Риге, то майор Флетчер опасался встретиться с организованной обороной мостов через Двину, которую – с нашими-то средствами – преодолеть было бы сложно». Майор Флетчер хотел бы, если дойдет до переправы через Аа под Кальнцемом, двинуть части ландесвера к Митаве, чтобы взять этот железнодорожный узел и освободить пленных.

Но и самый опытный в военном деле младший командир майора Флетчера ротмистр граф Эйленбург еще до выступления на Митаву был отправлен в набег на Ригу. О причинах, которые тогда побудили командующего ландесвером, он писал: «К началу 1918 г. я был командиром 1-го эскадрона 16-го гусарского полка и стоял в южном предместье Риги. Поэтому мне вполне были известны местные условия и обусловленные ими возможные трудности удара на Ригу. Когда мы выступили из Туккума, был мороз в 17 градусов, почти без снежного покрова. Если бы можно было бы взять Ригу еще до оттепели и ледохода, это стало бы большим облегчением для нас. Если набег не удастся, тогда увязнем перед самым сильным препятствием по фронту, Двиной, имея в тылу болото Тируль. При таких обстоятельствах были большие шансы, что через прочно замерзшее Тирульское болото или под Ригой из Торенсберга можно будет двинуться по льду тонкими линиями или просачиваться отдельными стрелками. Если же начнется оттепель, а затем и ледоход, то при хоть сколько-нибудь умелой обороне противнику будет легко заблокировать переправу по мостам или же вовсе взорвать их и тем полностью остановить наступление ландесвера.

Разбитый и рассеянный ландесвером противник отступает в юго-восточном направлении, где его в районе Доблена еще должна взять в оборот наступающая Железная дивизия. На Аа стоят выдвинутые из Риги и не особенно крупные силы большевиков под Шлоком и Кальнцемом, а после победы над ними путь на Ригу будет открыт. В самой же Риге могут быть лишь небольшие отряды. Более крупные силы большевиков находятся против Гвардейской резервной дивизии под Янишками. В ближайшее время Митава должна упасть в руки Железной дивизии как спелый плод, ведь противник на этом участке, так же как и севернее, уже вновь был разбит балтийским ландесвером и отступает на восток, порой в беспорядке».

Граф Эйленбург добавил, что в связи с появившейся уже в марте угрозой запрета на дальнейшее наступление со стороны Антанты требовалось спешить. «Время работает не на нас, а против. Всякое промедление только укрепляет силы противника. Каждый день ожидания стоит потери ценных человеческих жизней в Риге. Количество арестов и расстрелов за период до 22 мая достигло огромной величины[104]. Сложно сказать, можно ли было спасти всех пленных. Так же, как и в 1918 г., 18 марта 1919 г. под Митавой у красных оставалось еще много времени, чтобы расстрелять часть пленных или же угнать их дальше. По опыту 1918 г. мне, с другой стороны, уже было понятно, сколько жизней можно было бы спасти за счет быстрого наступления».

Приходится оставить без ответа вопрос, были ли эти планы в рамках возможного. Ведь даже если под Ригой, судя по позднейшему опыту, получилось добиться внезапного успеха даже небольшими силами, выделив для этой операции ландесвер, то все же оказывалось вероятно, что после этого обе группы ландесвера – под Ригой и под Митавой –