Цыганки спокойно наблюдали.

– Можно попросить водички? – спросила цыганка постарше.

– А может, чаю? – предложила Ланочка.

– Спасибо, дай бог тебе здоровья…

Ланочка отправилась на кухню. Цыганки были славные. Кочуют или оседлые – не имеет значения. Люди как люди, и им свойственно испытывать голод и жажду.

Ланочка сделала бутерброды. Заварила чай. Составила все на поднос и принесла в комнату.

Цыганки почему-то передумали пить чай, сказали, что опаздывают и поторопились покинуть помещение. Хлопнула дверь.

Ланочка слегка удивилась, села к столу и стала в одиночестве поедать свои бутерброды: с селедочным паштетом и с докторской колбасой. Раньше, при Брежневе, колбаса была лучше. Она пахла чесночком, а эта не пахнет ничем. Без запаха и вкуса.

Лана съела два бутерброда, потянулась за третьим и вдруг увидела, что тайничок раскрыт на два сантиметра. Лана медленно поднялась на ватных ногах, заглянула в тайничок. Он был пуст. Исчез конверт с ее деньгами и Людкины евро.

Сколько их было? Ланочка не помнила. Может быть, пятьсот? Но это вряд ли. Пятьсот евро не прячут в тайник. Такую купюру можно оставить в кошельке. Значит, пять тысяч одной бумажкой. Это почти четверть миллиона русскими деньгами.

Ланочка кинулась на улицу, чтобы остановить цыганок. Но где их найдешь в людском муравейнике…

Рыдая, она вернулась домой. Стала звонить сыну в Германию.

Сын выслушал и спросил:

– Кто же приводит цыганок в дом?

– А они что, не люди? – удивилась Лана.

– С тобой все ясно, – понял сын. – Пять тысяч я тебе дать не могу, а три дам. Перешлю с Сашей, он завтра летит в Москву.

– Саша Коган? – уточнила Лана.

– Нет. Не Коган.

– А кто?

– Какая тебе разница. Ты все равно его не знаешь…

Сын был молодой и сильный. Его раздражал тормоз матери. У молодых другая скорость.

Шубы цыганки великодушно оставили, но к ним было противно прикасаться, и Лана не понимала, что с ними делать.

Незнакомый Саша привез три тысячи евро. Не хватало еще двух.

Ланочка приехала ко мне домой, рассказала свою историю про цыганок. В ее пересказе цыганки выглядели отнюдь не зловещими.

– Они свободные люди, – объяснила Лана. – Одеваются как хотят и делают что хотят. Полная независимость от общественного мнения.

– Они тебя обокрали, – напомнила я.

– Они же не виноваты, что у них такие понятия. Им работать западло, а есть надо.

Слова «западло» и «понятия» перешли из лексикона бандитов. Перешли и укрепились. Интеллигенция вовсю пользуется бандитской терминологией.

Я вспомнила, как эстрадная певица-цыганка сказала мне однажды: «Меня невозможно провести вокруг пальца. Я – как речка. Меня невозможно обмануть».

Цыгане – речка. Текут себе. Я не берусь их обсуждать. И другим не советую. Это не нашего ума дело. Раз они есть такие, значит, должны быть зачем-то. Бог ничего не делает просто так. Может быть, их манера кочевать означает: ни к чему не прирастать. Не обзаводиться собственностью, не зависеть от нее. Вариант существования. Они не уважают собственность, поэтому легко воруют.

Я вынесла Лане две тысячи евро.

– Не знаю, когда отдам, – созналась она. – Может, через год.

– Не волнуйся, – успокоила я. – Деньги любят сквознячок.

– В каком смысле?

– Уходят, приходят. Свежий ветер. А если их не одалживать, они лежат и протухают.

Ланочка задумалась. Почему-то погрустнела. В радости всегда есть доля грусти, как в дорогих духах – отдаленный запах тления.

Когда-то Ланочка произнесла: «Давай не портить дружбу».

Мы ее не портили, не прерывали и не испытывали. Дружба стояла и стоит, как бетон высшей марки, и от времени только набирает крепость.

Ланочка присоединила деньги сына к моим и положила в сбербанк. Она боялась держать их дома. Цыганки могли вернуться, почему бы и нет? Адрес они знают, с хозяйкой знакомы. Заявятся в гости к своим бутербродам.

Далее Ланочка позвонила Людке и назначила ей встречу в сбербанке.

Людка ничего не поняла, но в сбербанк пришла.

Кассир, молодой парень в круглых очках, снял со счета Ланочки требуемую сумму. Это были десять красивых синих купюр.

– Ты мне давала пять тысяч евро одной бумажкой, – учительским тоном сообщила Лана. – И больше мне ничего не приноси.

– Пять тысяч евро не бывает одной бумажкой, – вмешался кассир. – Самая старшая купюра 500 евро.

Лана застыла как соляной столб. Ей открылась истина: в тайнике лежали пятьсот евро одной бумажкой. Она просто забыла. Склероз подсказал ей лишний ноль.

Видимо, в минуты потрясений что-то происходит с мышцами лица – и челюсть отвисает. Пока Лана стояла, отвесив варежку, Людка цапнула из ее рук все десять купюр и пошла к выходу.

– Люда! – вскричала Лана. – Ты оставляла у меня пятьсот евро…

Последние слова ударились Людке в спину. Людка не обернулась, открыла входную дверь и испарилась вместе с деньгами. Как цыганка. Была и нет.

Ланочка зарыдала в голос. Кассир сочувственно смотрел на нее сквозь круглые очки Гарри Поттера.

– Вы давно знаете эту женщину? – спросил кассир.

– Сорок лет, – ответила Лана.

– Жесть, – отозвался кассир.

– А что делать?

– Ничего. Пипец.

Жесть и пипец. Эти слова перешли из молодежного сленга.

Слепая от слез Ланочка вернулась домой. Необходимо было выговориться. Она позвонила мне. Кому же еще?

Я выслушала и сказала:

– Я позвоню Людке. Я ее опозорю.

– Не надо, – испугалась Лана.

– Почему?

– Мы же не знаем, что ее заставило… А вдруг деньги нужны на внука…

– Могла бы и попросить. Зачем же грабить среди бела дня…

– Может быть, она не могла поступить иначе, – предположила Лана.

– Она просто сука, – объяснила я. – Пользуется тем, что у тебя мозги отлетели.

– А что делать?

– Набить ей рожу.

– А кто будет бить? Я? Ты?

– Никто не будет, – хмуро сказала я. – Мы ее просто забудем.

– Как тяжело…

Лана глухо замолчала, я догадалась, что она плачет.

– Не расстраивайся из-за денег.

– Я не из-за денег. Я из-за Люды. Какая жестокая жизнь. Она заставляет людей терять свое лицо.