Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что?
– Сцена убийства, – сказал он. – Когда я бью его ножом в последний раз, он опускается на колени, хватает меня за руки и… вот.
– Он это видел?
– Нет, конечно.
– Ты должен ему показать, – сказал я. – Он может не понимать, что делает тебе больно.
Джеймс взглянул на меня с раздражением.
– Когда ты в последний раз оставлял на ком-то такую отметину и не понимал, что делаешь?
– Я в жизни ни на ком таких отметин не оставлял.
– Вот именно. Ты бы знал, если бы случалось.
Я осознал, что так и держу его за запястье, и резко отпустил его руку. Он качнулся назад, потеряв равновесие, как будто до этого я тянул его вперед. Провел пальцами по внутренней стороне руки, крепко прикусив нижнюю губу, как будто боялся открыть рот, боялся того, что может вырваться.
Во мне внезапно поднялась ярость, в ушах застучала кровь. Мне хотелось поставить Ричарду десять синяков за каждый синяк Джеймса, но надеяться, что я смогу его ранить, было глупо, так – в жизни не смогу, и собственная бесполезность злила меня сильнее всего.
– Ты должен сказать Фредерику и Гвендолин, что он делает, – сказал я громче, чем собирался.
– Настучать? – спросил Джеймс. – Нет, спасибо.
– Тогда только Фредерику.
– Нет.
– Но ты должен хоть что-то сказать!
Он оттолкнул меня на шаг назад.
– Нет, Оливер! – Отвел глаза, уставился в пустой угол. – Ты мне обещал, что никому не скажешь, вот и не говори.
Я ощутил укол боли, как будто меня что-то ужалило.
– Скажи почему.
– Потому что я не хочу, чтобы он получил свое, – ответил Джеймс. – Если он узнает, как легко может сделать мне больно, что его остановит? – Он снова взглянул мне в лицо, его глаза блеснули серым. Умоляюще и тревожно. – Он перестанет, если решит, что это не работает. Так что обещай мне, что никому не скажешь.
У меня сжались внутренности, будто кто-то ударил в живот. То, что я хотел сказать, ускользало, не давалось, до него было никак не дотянуться. Я схватился за ближайший столбик кровати и прислонился к нему. В голове у меня было тяжело от смятения, ярости и еще какого-то неистового чувства, которое не получалось определить.
– Джеймс, это же трындец.
– Знаю.
– Что будешь делать?
– Ничего. Пока ничего.
Сцена 3
На следующий вечер во время прогона в костюмах я глаз не сводил с Ричарда, но, как оно обычно и бывает, когда он зашел слишком далеко, наблюдал за этим не только я.
Мы только что закончили первую сцену второго акта, во время которой Брут беседует с заговорщиками, потом с Порцией и еще с Лигарием. (Как Джеймс не путался в репликах, понятия не имею.) Рен и Филиппа ушли в правую кулису и с любопытством поглядывали из-за занавеса. Джеймс, Александр и я ушли влево и переминались в ожидании следующего выхода: третий, первая, сцена убийства.
– Как думаете, сколько у меня времени? – хриплым шепотом спросил Александр через плечо.
– На покурить? – сказал я. – Успеешь, если пойдешь прямо сейчас.
– Если опоздаю, тяните время.
– И как я, по-твоему, это сделаю?
– Сделай вид, что текст забыл, или еще что.
– И навлечь на себя гнев Гвендолин? Нет.
Рен на противоположной стороне сцены прижала палец к губам, и Джеймс пихнул Александра локтем.
– Хорош трепаться. Тебя на той стороне слышно.
– Какая там сцена? – спросил Александр, понизив голос.
Ричард уже вышел – без галстука и пиджака – и говорил со слугой, одним из наших неиссякаемых второкурсников.
– Кальпурния, – пробормотал я.
И, словно я каким-то образом ее призвал, между двумя центральными колоннами появилась Мередит, босая, в коротком шелковом халатике, с крепко скрещенными на груди руками.
Александр вполголоса присвистнул.
– Вы гляньте на ее ноги. По-моему, так можно все билеты распродать.
– Знаешь, – сказал Джеймс, – для мальчика, которому нравятся мальчики, ты выдаешь многовато гетеросексуальных замечаний.
Александр: Я мог бы сделать исключение для Мередит, но только если она будет в этом халатике.
Джеймс: Ты мерзкий.
Александр: Я гибкий.
Я: Заткнитесь оба, я хочу послушать.
Джеймс и Александр переглянулись, я не понял, что они имели в виду, и решил не обращать внимания.
– В чем дело, Цезарь? Ты решил идти? – спросила Мередит, когда слуга ушел. – Сегодня дома покидать не нужно[34].
Она стояла, упершись одной рукой в бедро, с мрачным и осуждающим видом. Сцена изменилась с тех пор, как я в прошлый раз ее смотрел; Мередит спускалась в Чашу, и, когда она рассказывала о своем сне, это больше походило на угрозу, чем на предупреждение. Ричарда, судя по его лицу, это не устраивало.
– М-да, – сказал Александр. – Я бы не рассчитывал, что он останется дома.
Снова вышел слуга, которого явно ужасала сама необходимость делить с этими двумя сцену.
Ричард: Что говорят авгуры?
Слуга:
Советуют: не выходи сегодня.
Они, рассекши внутренности жертвы,
Найти в животном сердце не могли.
Ричард обернулся к Мередит.
Ричард:
Тем трусость посрамить хотели боги:
Животное без сердца был бы Цезарь,
Когда б от страха оставался дома!
Не станет Цезарь.
Ричард сгреб Мередит за плечи, и она скрутилась от его хватки.
– Это что, по роли? – спросил я.
Ни Джеймс, ни Александр не ответили.
Ричард:
Знает хорошо
Опасность, что ее опасней Цезарь.
Мы двое львов из одного помета,
И старше я, и я куда страшнее…
Мередит скорчилась и вскрикнула от боли. Мы с Филиппой, стоявшей в противоположной кулисе, встретились глазами, и она едва заметно покачала головой.
– И Цезарь выступит! – проревел Ричард.
Он отбросил Мередит прочь, так грубо, что она потеряла равновесие и упала на ступеньки. Она успела выставить руки, чтобы смягчить падение, и, когда ее локоть ударился о дерево, послышался резкий хруст. Тот же мстительный рефлекс, который я ощутил на Хэллоуин, заставил меня броситься вперед – что я хотел сделать, понятия не имею, – но Александр схватил меня за плечо и прошептал:
– Тише, тигр.
Мередит отвела волосы с лица и взглянула на Ричарда снизу вверх огромными злыми глазами. Зал затих, только слышно было, как гудят прожектора, потом Мередит сказала:
– Прошу прощения, но это что за срань?
– Стоп! – пронзительно выкрикнула Гвендолин из глубины зала.
Мередит с трудом поднялась на ноги и ударила Ричарда в грудь тыльной стороной руки.
– Что это было?
– Что – это? – По какой-то непостижимой причине он, казалось,