А потом наступило оцепенение и полное безразличие к тому, что происходило. Клэр казалась самой себе сторонним наблюдателем, который присутствует на плохом спектакле. Где все герои знали, что происходит катастрофа, но никто так и не пошевелил даже пальцем, чтобы предотвратить беду.

У них бывали гости, в доме всегда было суматошно и многолюдно. Для неё кроили и шили платье, ее подготавливали и наряжали. Подбадривали, радовались за нее и высказывали множество пожеланий. Кто-то даже с завистливым вздохом заметил, что ей несказанно повезло. В тот же вечер в комнате Клэр не досчитались одной невероятно красивой дорогой хрустальной вазы.

И вот настал тот день, когда ее так же нарядили, привезли в собор Святого Павла и повели под венец.

Был день ее свадьбы, а она чувствовала себя так, будто были ее похороны. Хоронили ее жизнь, ее несбывшиеся надежды. Все ее мечты и желания…

Клэр не чувствовала ничего, глядя на мраморный пол, по которому шла. Она не слышала восторженных речей в адрес обворожительной невесты, не замечала даже своего подвенечного наряда. Не слышала звуков музыки, слов отца и наставлений матери. Она не видела ничего, кроме пола, который подводил ее к последней точке. Откуда не будет больше возврата. Как она смогла вынести эту неделю? Как смогла смириться с тем, что делали с ней? Как могла позволить, чтобы так жестоко и безбожно разрушили всю ее жизнь? Все ее мечты и желания.

Клэр не обратила внимания даже на убранство собора, который за столь короткий срок превратили в настоящий цветник. Она не заметила собравшихся вокруг многочисленных родственников, и даже восьмидесятилетнюю бабушку, специально приехавшую их Корнуолла. У нее было такое ощущение, будто это ее последняя дорога, и когда она доберется до места, все будет кончено.

Дойдя до алтаря, отец остановился, посмотрел на нее и что-то сказал. Клэр могла поклясться, что не расслышала ни одного его слова. Ей было глубоко безразлично, что он скажет.

Ведь был день ее свадьбы. Обычно для свадеб такого масштаба уделялся долгий месяц. Чтобы подготовиться. Чтобы сшить невесте грандиозное платье, приготовить угощения. Сделать оглашение в церкви. Устроить бал в честь молодых… Все это выпало из ее жизни. Этот день должен был стать триумфом ее любви к человеку, которого она выбрала себе в мужья. Но руку ей подал совсем другой человек. Которого она не желала видеть. Которого ни за что не выбрала бы себе в качестве мужа.

И все же даже сквозь перчатку она почувствовала удивительное тепло его руки, когда он сжал ее дрожащие пальцы. Впервые за долгое время почувствовала хоть что-то. То, что не желала чувствовать. То, что не желала иметь в своей жизни! Гнев, обида, отчаяние внезапно захлестнули ее с такой силой, что, вздрогнув, Клэр подняла голову и посмотрела прямо на него. На своего будущего супруга. Увидела его впервые с тех пор, как он сделал ей свое ошеломляющее предложение и ушел.

Эрик… Человек, который подумал подарить ей ландыши, не навязав ей свой собственный выбор. Беседовал с ней на равных, не навязывая ей своего мнения.

Серо-голубые глаза смотрели на нее с неприкрытым беспокойством. Как будто ее будущему супругу было дело до того, что с ней происходило. Почувствовав, какая у нее холодная рука, Эрик опустил взгляд на ее пальцы, а затем снова заглянул ей в глаза. Такой высокий, такой неумолимый. И все же на одно короткое мгновение Клэр показалось, будто она увидела в его глазах раскаяние. Будто он только сейчас осознал всё то, что натворил. Неужели он осознал свою ошибку? Неужели ему стали важны ее чувства, ее слова? Клэр внезапно ощутила спазм в горле и поняла, что готова расплакаться.

День ее свадьбы.

День, который расколол ее жизнь на до и… И пустоту, в которой уже ничего не будет. Не будет ни света, ни любви. Ни даже музыки…

Эрик подвел ее к архиепископу, который начал венчание, и зал затих. Клэр не слышала ни единого слова, остро ощущая стоявшего рядом человека, который совсем скоро станет ее мужем. И у нее не будет ни единого шанса избежать своей участи.

Шанс, который все же представился, когда архиепископ спросил, готова ли она взять в мужья Эрика Джеймса Артура Уортона, графа Бедфорда. Надо же, а он был к тому же графом, а в будущем мог стать и герцогом, когда унаследует состояние отца и деда, с горечью обнаружила Клэр, поражаясь тому, что не знает даже столь элементарных вещей.

Архиепископ ждал, как ждал и Эрик, который с твердой решительностью произнес «Да». Одно короткое, но такое сакральное слово, от которого зависело всё ее будущее. Повернувшись к ней, он смотрел на нее, затаив даже дыхание. Замер и весь зал. Замерло всё вокруг, давая ей шанс избежать неизбежного. Подняв голову, Клэр вновь посмотрела на Эрика. На человека, который пожелал взять ее в жены, но предпочел заплатить за это ее разбитым сердцем. Чем он тогда был лучше тех политиканов, которые шли по головам других в угоду собственным интересам, и которых он осуждал?

И все же, когда она заглянула в серо-голубые глаза, Клэр к полному своему ужасу ощутила не презрение или ненависть. Да, ей следовало ненавидеть его, презирать всеми фибрами души. И все же она никак не могла забыть, прогнать то приятно щемящее ощущение, которое испытывала всякий раз, когда они виделись в прошлом. То самое неуловимое чувство привязанности, которое нахлынуло на нее на музыкальном вечере ее дяди, когда он пригласил ее на танец. Странно паническое беспокойство, когда он собрался тогда уходить. Почему в тот день ей показалось, что если он уйдет, то заберет с собой всё то прекрасное, что происходило с ней, что она начинала ощущать в его присутствии? Что она не желала терять…

У Клэр сжалось сердце, потому что, стоя перед ним в соборе Святого Павла, на одно короткое мгновение она увидела в глазах Эрика отражение собственных страхов, тех же несбывшихся надежд. И боль, которая разрывала ее на части. Боль, которая охватила и его. Боль, от которой потемнели его красивые глаза.

Ей было так трудно дышать, что она не смогла ответить, и молча опустила голову. Архиепископ воспринял это как за ответ и огласил на весь зал, что теперь они муж и жена. И что жених может поцеловать невесту. Совсем позабыв об этом, Клэр вскинула голову, решив, что Эрик ни за что не посмеет сделать это. Особенно после того, что произошло между ними неделю назад.

Но он сделал.

Взял ее за локоть, и едва она собралась взглянуть на него, как он в то же самое время опустил голову и коснулся ее губ своими. Он застал ее врасплох, иначе она ни за что бы не позволила этому произойти. Клэр замерла, потрясенная тем, что он все же сделал это! Что осмелился поцеловать ее тогда, когда знал, что она отдала бы все на свете, лишь бы больше никогда не видеть его. Знал, что она любит другого…

Но даже не дерзость его поступка потрясла ее так, как собственная реакция на произошедшее.

Горечь, боль и разочарование от того, как несправедливо поступали с ее жизнью ввергли ее в кромешную тьму отчаяния, где она обрела, наконец, долгожданное оцепенение. Она заковала себя в надежные оковы безразличия, молча наблюдая за тем, как разрушают ее жизнь, потому что уже ничего не могла поделать. Клэр и дальше надеялась жить с этим безразличием, но стоило Эрику коснуться ее, как в груди у нее что-то с невыносимой болью дрогнуло и надломилось. Все ее барьеры разлетелись на мелкие осколки, как и ее жизнь, от которой ничего не осталось.