— Что-с? — юноша широко разинул рот.

— Я говорю, не позорься, вали в свою деревню Задрищенно. В городе передовая, революционная молодежь, давно сокращения и абривиатуру везде используют, например, Реввоенсовет, главштабморсил, или Ревсюрр, наконец, а ты, со своим сиканьем, разоблачаешь себя, как лицо реакционное и крайне ограниченное. Так что или символ революции снимите или изъясняйтесь не как приказчик-черносотенец.

— Простите, а что такое Ревсюр? — за моей спиной прозвенел колокольчиком девичий голосок.

Я обернулся. Хорошенькая девушка смотрела на меня с доброжелательным интересом.

— Революционный союз юристов России, там на конце двойное «Р».

— А вы юрист?

— Правовед. — я шагнул к прелестному созданию, осторожно освободил ее руку из «каральки» покрасневшего гимназиста и осторожно поцеловал прохладное, изящное запястье.

— Извольте немедленно выйти вон! — взревел голосом, переходящим в визг, отмерший фармацевт.

— И кто это у нас тут голос подал? — я обернулся к провизору, пока он меня сзади каким-нибудь бутылем не отоварил, сделал вид, что тянусь к его красному бантику, а сам провел рукой по, густо смазанным каким-то фиксатором, кудрям аптекаря, после чего понюхал ладонь и брезгливо сморщился:

— Фу, господа, до чего надо опустится, чтобы голову прогорклым маслом мазать? Вот берите пример с передового поэта Владимира Маяковского. Он обрил голову на лысо и доволен. И вам, юноша, я рекомендую настоятельно сделать тоже самое — голова будет чистой и от вшей наконец-то избавитесь.

— Вон! Пошел отсюда, рвань! — ревел белугой потерявший лицо нарушитель закона о правах потребителя, а девушка задорно смеялась, не обращая внимание на гимназиста, что пытался что-то шептать ей в маленькое ушко.

— Хорошо, хорошо, я уйду. Только, умоляю, ответьте на последний вопрос. У вас медицинский зонд есть?

— Нет! Нет у нас никакого зонда! Убирайтесь!

— Тогда обязательно заведите себе шомпол от винтовки, он вам очень скоро понадобится.

— И зачем аптекарю шомпол от винтовки? — подыграла мне веселая барышня, наслаждаясь разгоревшимся скандалом.

— Пулю из раны вынимать, ему скоро, очень скоро, он станет крайне необходимым.

— Почему? — и ресничками так, как крыльями бабочки — хлоп- хлоп. Ай, ты моя умничка!

— Так его на днях будут грабить и обязательно подстрелят, просто всенепременно подстрелят.

— Да почему вы говорите, что аптеку непременно ограбят? — барышня уже не улыбалась.

— Ну как-же? На днях революционные матросы, гордые альбатросы Балтики, винные склады полностью изничтожат и пойдут по аптекам. Вежливо попросят подать им спирт и кокаин, очень моряки из них любят коктейли делать. А тут это хамло со своим иба… то есть лицом, скажет героям Балтики, как давеча мне, что для них тут ничего нет. И что произойдет? Правильно — аптеку разобьют и разграбят, а этого придурка застрелят. Ты, придурок это мотай на усишки свои…

Этого фармацевт уже не выдержал, и схватив меня за плечо он заорал, по старой памяти, очевидно:

— Полиция! Зовите полицию!

— Ах полицию тебе! — уже вызверился я и заехал ладонью по пухлым губам молокососа, после чего, сорвав его руку с моего плеча, сам ухватил его за белый халат:

— Сейчас я тебя отведу к полиции, сука! Они как раз в Неве, под льдом плавают, и ты туда отправишься, заявление делать.

Я потащил аптекаря из-за прилавка, он уперся в него двумя руками и пронзительно завизжал: — Нет!

За нами звякнул колокольчик и хлопнула входная дверь, это сбежали гимназист со своей барышней.

Когда, спустя пятнадцать минут, в аптеку ввалился десяток вооруженных людей, ведомый давешним гимназистом, мы с аптекарем вполне мирно обсуждали свойства продаваемых в аптеке пилюль и порошков. К сожалению, кроме английского аспирина, спиртового раствора йода и перевязочного материала, другие средства, среди многочисленных порошков, пилюль, таблеток и сиропов, доверия у меня не вызывали. За перечисленное выше я расплатился честь по чести и теперь мучительно думал, не купить ли еще чего либо?

— Руки верх! — от двери в мою сторону уставился ряд штыков.

— Вы это мне, товарищи, или аптекарю?

— Э-э… — товарищи замялись.

— Вот видишь, к чему приводят твои старорежимные закидоны! — повернулся я к замершему с поднятыми руками аптекарю: — А вот подстригся бы на лысо, как революционный поэт Владимир Маяковский, и за тобой бы не пришли. Правильно я говорю, товарищи?

— Это этот вот контрреволюционные разговоры здесь ведет! — завизжал гимназист, тыча в меня пальцем. Что интересно, барышню с собой он не прихватил.

— Что здесь происходит, граждане? — раздвинув, направленные на меня стволы винтовок, вперед выдвинулся мужчина лет сорока, с пышными буденовскими усами и в кепке, не дать, ни взять, передовой рабочий, как их любят изображать в советской литературе и кинематографии.

— Вы, товарищ командир, скажите вашим людям стволы вверх поднять, а то вон тот юноша в студенческой фуражке сильно давит на спусковой крючок, видно, очень хочется кого-то убить. А если он выстрелит, нас обоих одной пулей убьет. На Марсовом поле быть похороненным, конечно, почетно, но мне пока рано, ибо революция не закончена.

Студент покраснел, стволы, медленно и недружно, поднялись вверх.

— Что здесь происходит? — хмурясь, повторил «передовой рабочиий».

— Вот этот вот про моряков гадости рассказывал, что они все грабят и убивают всех! — гаденыш- гимназист, из-за плеч, сурово смотрящих на меня солдат и одного матроса, что подпираемый плечами соседей, нетвердо стоял в заднем ряду и что-то силился сказать.

— Вот неправильно все-таки при царе воспитывают учащуюся молодежь. Глядите на него, а еще гимназист. Сначала он в носу пальцем ковыряет, а потом в революционную общественность своим сопливым пальцем тычет. А из-за чего товарищи? Потому что мамзеля, которая с ним гуляла, познакомившись со мной, этого сопляка бросила. Правильно я говорю, гимназер?

— Ты все врешь, врешь! — заорал, внезапно покрасневший, учащийся: — Лиза просто домой пошла, у нее батюшка строгий! Да я тебя сейчас…

Пока гимназист тянул из кармана шинели огромного монстра, с двумя стволами и гигантским барабаном, чуть ли не на два десятка патрон, я успел сделать шаг вперед, заехать парню кулаком, а потом и локтем по лицу, и забрать из руки это подобие револьвера.

— Что за хрень, ты где это взял?

— Револьвер Ляфуше, в Арсенале раздавали… — заныл гимназист, размазывая кровь, тонкой струйкой потекшей из носа: — Отдайте!

— Сами разбирайтесь со своими кадрами! — я сунул револьвер рукоятью вперед «передовому рабочему»: — Так я пойду?

Тот принял револьвер, растерянно кивнул. Я сгреб в прилавка бумажный сверток крафтовой бумаги, с кокетливым бантиком сверху, куда аптекарь успел упаковать мои покупки, шагнул к выходу, но выйти из ставшей токсичной аптеки не успел.

— Стой! — гаркнули за спиной и меня зажали несколько человек в серых шинелях.

— Что-то еще товарищ?

«Передовой рабочий», видимо, собрался с мыслями, и