сопку, проведя до этого некоторое время с батареей внизу, и наблюдал за эффективностью нашего огня. Мы обстреливали батарею на юго-западе на расстоянии примерно в 5000 ярдов. В бинокль я наблюдал вспышки японских орудий, когда они стреляли. Везде, в деревне и на равнине, где не было проса, можно было различить маленькие фигурки, похожие на людей из Ноева ковчега, которые были солдатами. Нельзя было определить, русские это или японцы. Конечно, когда мы стреляли по деревне, то были уверены, что войска, которые мы видим в этот момент, — это японцы. Вскоре мы получили приказ не стрелять, потому что там наши…

Время шло, японская атака медленной волной катилась вперед, с юга на юго-запад, пока около семи часов вечера они не начали стрелять к востоку от железнодорожной линии и русская пехота не залегла вдоль полотна железной дороги. Батарея прекратила обстрел, и затем три орудия были доставлены на вершину небольшой сопки, лежавшей к западу от большой сопки в Софанцзы, и стали стрелять в западном направлении. Японская батарея огнем поддерживала атаку своей пехоты. Через некоторое время она замолчала. Завораживало зрелище огня пушечных выстрелов на закате над зеленым гаоляном, в котором наступала японская пехота.

На закате начался дождь. Весь день японцы обстреливали нас, но снаряды падали справа от нас в просо. Снаряды рвались со всех сторон над нашими головами, но к вечеру первого дня у нас не было потерь. В пять часов я сидел на краю дороги с молодым офицером, поручиком Хлебниковым, уроженцем Забайкалья, около батареи. Он весь день выкрикивал команды отделению, охрип от крика и оглох от шума. Я тоже оглох от шума. Мы не слышали друг друга и ели, разделив немного еды из маленького котелка. У солдата рядом с нами пулей выбило изо рта трубку. Я закричал поручику, что мы находимся в опасном месте, он прокричал в ответ, что слишком голоден, чтобы думать об опасности. Когда настала ночь, обстрел прекратился. Результаты обстрела в конце дня показались русским вполне благоприятными. На закате японская атака была отбита… К вечеру поток раненых и покалеченных людей, которых выносили с поля боя к полевому госпиталю, показал результаты обстрела. Если бы можно было с высоты птичьего полета осмотреть поле боя на закате, у человека появилась бы мысль о растерзанном и кровоточащем сердце, из которого, как спицы из колеса, выходили красные артерии, составленные потоками раненых, двигавшихся по каждой дороге, лучами расходившихся по округе.

Этот первый вечер запомнился ужасной процессией, направлявшейся к Ляояну; некоторые шли пешком, других несли на носилках. Я встретил одного человека, который мне запомнился. Нижняя часть его лица была скрыта окровавленным бинтом, у него выстрелом оторвало язык и губы. Равнодушие, с которым люди переносили ранения, было потрясающим. По левой стороне дороги, ведшей вдоль железнодорожной линии к Ляояну, было расположено отделение Красного Креста. Раненых приносили туда после того, как им оказывала первую помощь летучая колонна Красного Креста, которая почти целый день была расположена на базе у сопки Софанцзы. Эта летучая колонна весьма быстро оказывала помощь. Доктора и их помощники сопровождали войска на лошадях и первыми подходили к раненым. Ночь застала нас сидящими на маленьком холмике у подножия сопки Софанцзы; шел сильный дождь; на эту ночь приют найти было негде».

Это было описание битвы, виденной с близкого расстояния. Свидетели и участники мало знали о том, что на самом деле происходит вокруг, не видя ничего, кроме того, что они делали сами. В целом о сражении Баринг сказал следующее:

«С точки зрения очевидца, все было закрыто плотным, высоким гаоляном или гигантским просом; с сопки можно было разглядеть пехоту, пробирающуюся в зарослях гаоляна; можно было слышать залпы. Сражение, казалось, идет под землей. Представлялось, что находишься в гигантской муравьиной куче, где невидимые муравьи двигаются, находят друг друга и вступают в бой…»

На другой стороне сражавшихся у Ляояна находился английский корреспондент Уильям Максвелл, и его заметки показывают сражение со стороны японцев:

«Вечером 25 августа мы выступили из Тьенсуицена — деревни около подножия горы Мутьенлин, где стояли около месяца. Нам было приказано сделать марш-бросок с трехдневным запасом в наших седельных сумках и остановиться на ночь в узкой долине в четырех милях к северо-западу. Мы разбили бивак среди маиса около горного потока и встали на рассвете с сознанием того, что ночью произошли важные события. Когда мы выходили из Тьенсуицена, нас предупредили, чтобы мы в пути не производили никакого шума, не курили и не разводили огонь, что резвых и шумных лошадей нужно держать в тылу. Такие предосторожности могут сопровождать только самые отчаянные предприятия.

Прорубая тропу через заросли кустов, покрытых сильной росой, мы достигли вершины хребта и смотрели сверху на бескрайнее море голых сопок. Вдали справа неясно вырисовывались обрывистые отроги, в тени которых текла река Тайцзыхэ. Здесь действовала колонна, формировавшая наш правый фланг, хотя мы не видели ее и не слышали ни звука. С высот, находящихся слева, раздавалось эхо артиллерийского грома. Это наш левый фланг прорывался к Яншулиню, где шел жестокий бой. Штаб генерала Куроки находился на гребне горы, на которую мы всходили. Глубокое ущелье на севере ограничивалось другим крутым хребтом, на котором был штаб генерала Ниши. Там был центр нашего наступления…

Ночная атака началась в девять часов, и до полуночи первые позиции были взяты. Но оставалась самая сложная задача. В половине второго ночное безмолвие прорезал рык парий (собак), подобный волчьему. Сопки и долина были окутаны глубоким сном, предшествующим рассвету, и луна накрылась темной вуалью.

Внезапно поля высокого маиса и проса зашевелились, как бы колыхаемые бризом. Хотя не было слышно ни ветерка. Тени, как привидения, двигались по долине. Сначала счет шел на единицы, потом число достигло легиона, пока не показалось, что все могилы города отпустили своих мертвых и армия теней марширует в пространстве. По-прежнему не раздавалось ни звука — не было слышно ни шагов, ни дыхания. И это при том, что пятнадцать тысяч человек наступало с ружьями в руках и отчаянной целью в сердцах. Мягко, в молчании они двигались, пока не достигли подножия высот. Тут они, крадучись, стали взбираться вверх, по-прежнему молча и мягко. Раздался выстрел, разорвав ночь тревогой, и человеческая волна, как прилив, поднялась от земли, скользя вперед и вверх с неотразимой яростью. Ничто не могло устоять перед этой стальной волной. Не раздалось ни выстрела. Позиция была занята. Это было великим подвигом армии, который, по утверждению японцев, не имеет аналогов, — целая