«У них было плохо с навигацией, – объяснял Джек. – Ну то есть они как-то ориентировались, но не так, как мы». Он гордился этой лихостью (а может, лихачеством), но не вдавался в детали. Он рассказывал, как самолеты королевских ВВС теряли друг друга из виду почти мгновенно и дальше летели в одиночку на протяжении шести-семи часов. Иногда голос, дававший им указания по радио, оказывался немецким: с идеальным английским произношением он сообщал ложную информацию, заманивая в смертельную ловушку. Джек рассказывал о том, как вражеские самолеты возникали словно бы ниоткуда, скользя над тобой или под тобой, и о том, как наши самолеты гибли во вспышке света – будто во сне. Совершенно не так, как в кино, – ничего упорядоченного, организованного, сплошной хаос и бессмыслица. Иногда в шуме двигателей или где-то за этим шумом ему чудился хор множества голосов или инструментальная музыка, странная, но знакомая.

Потом он словно возвращался с небес на землю – в обоих смыслах – и травил очередную байку о походах в увольнение, о пьянках, драках у паба во время затемнения, грубоватых розыгрышах, которые они устраивали друг другу в казармах.

На третий вечер Хейзел решила, что пора напомнить Дадли о поездке к мисс Доби. Неделя проходила, а Хейзел немного привыкла к здешним местам, и мысль о визите ее уже не так пугала.

– Я позвоню утром, – сказал Дадли. Кажется, он обрадовался напоминанию. – Спрошу, удобно ли ей будет. И погода вроде налаживается. Завтра или послезавтра поедем.

Антуанетта в это время смотрела телевизор – какую-то передачу, в которой мужчины и женщины выбирали друг друга по сложным правилам для будущего свидания «вслепую», а через неделю возвращались в студию, чтобы рассказать, как все прошло. Если выяснялось, что свидание выдалось просто ужасное, Антуанетта хохотала в голос.

Когда-то она бегала к Джеку в одной ночнушке, накинув сверху пальто. Папаша выдубил бы ей шкуру, говаривал Джек. Обоим нам выдубил бы.

– Я вас повезу к мисс Доби, – сказала Антуанетта за завтраком. – У Дадли сегодня дел по горло.

– Конечно-конечно, это ничего, если Дадли занят, – ответила Хейзел.

– Уже все договорено. Но мы выедем чуть пораньше, чем собирался Дадли. Я думала – сегодня утром, чуть попозже, до обеда. Мне только надо кое о чем распорядиться.

И вот около половины двенадцатого они выехали в машине Антуанетты. Дождь перестал, тучи сменились белыми облаками, дубы и вязы отряхивали ржаво-золотую листву от капель вчерашнего дождя. Дорога шла между низкими каменными стенами. Она пересекала прозрачную речку с очень быстрым течением.

– У мисс Доби хороший дом, – сказала Антуанетта. – Симпатичное небольшое бунгало. Оно стоит на углу старой фермы. Когда она продавала ферму, то оставила себе угол участка и построила небольшое бунгало. Ее другой, старый дом весь обветшал.

Хейзел хорошо представляла себе этот старый дом. Она так и видела большую кухню, кое-как оштукатуренную, голые окна без занавесок. Железный шкаф для мяса, печка, скользкое кресло, набитое конским волосом. Обилие ведер, всяких инструментов, ружей, удочек, масленок, керосиновых ламп, корзин. Радиоприемник на батарейках. На стуле без спинки сидит крупная, крепкая женщина в брюках – чистит ружье, режет на куски картофель для посадки или потрошит рыбу. Она абсолютно все делала сама, рассказывал Джек, – вот Хейзел и представляет себе такую картину. Джек на этой картине тоже есть. Он сидел на ступеньках кухонного крыльца в дни, пронизанные солнечными лучами и подернутые дымкой, как сегодня – только тогда трава и деревья были зеленые, – и убивал время, играя с собаками или пытаясь отчистить навоз с туфель, позаимствованных у мисс Доби.

– Джек однажды взял поносить туфли мисс Доби, – сказала Хейзел Антуанетте. – Видимо, у нее были большие ноги. Она всегда носила мужскую обувь. Не знаю, что случилось с собственной обувью Джека. Может, у него были только сапоги. В общем, он надел ее туфли на танцы и пошел в этих туфлях к реке. Не знаю зачем…

Конечно на свидание. Вероятно, с Антуанеттой.

– …И все их промочил и испачкал. Он был так пьян, что даже не разулся и не разделся, когда ложился спать, – упал на кровать поверх одеяла и отключился. Мисс Доби ему ни слова не сказала. Назавтра он опять пришел поздно, залез в кровать в темноте, и тут ему прямо в лицо выплеснулось ведро холодной воды! Мисс Доби устроила механизм из веревок и гирь, так что, когда Джек лег и сетка кровати под ним просела, ведро опрокинулось и вода вылилась прямо на него, чтобы проучить.

– Она, должно быть, сочла, что оно того стоит, – сказала Антуанетта. Затем объявила, что они остановятся пообедать. Хейзел думала, что у Антуанетты мало времени и они специально выехали пораньше, чтобы поскорей управиться с визитом. Но, очевидно, теперь они должны были помешкать, чтобы не приехать слишком рано.

Они остановились в пабе с известным именем. Хейзел читала о поединке, состоявшемся здесь; все это было описано в старинной балладе. Но теперь паб выглядел совершенно обычно, владел им англичанин, и в пабе шел ремонт. Владелец подогрел им сэндвичи в микроволновке.

– В моем доме этой штуки не будет, – сказала Антуанетта. – От них одна ирригация.

Она заговорила о мисс Доби и девушке, которая за ней присматривает.

– Конечно, она уже никакая не девушка. Ее зовут Джуди Армстронг. Она была из этих, как они называются, сирот. Поступила в услужение к матери Дадли. Поработала у нее, а потом попала в беду. И в результате родила. Обычное дело. После этого она уже не могла оставаться в городе, и хорошо, что мисс Доби как раз перестала справляться и ей понадобился кто-то, чтобы за ней ходить. Джуди с ребенком переехали туда, и оказалось, что такое положение дел всех устраивает.

Они тянули время в пабе, пока Антуанетта не решила, что Джуди и мисс Доби готовы их видеть.

Долина постепенно сужалась. Дом мисс Доби стоял у дороги, и прямо за ним круто поднимались холмы. Перед домом росла живая изгородь из глянцевых лавров и какие-то мокрые кусты, то ли с красными листьями, то ли усыпанные красными ягодами. Дом был оштукатурен снаружи, и в штукатурку там и сям вделаны камни – как будто строитель пригородного дома решил проявить оригинальность.

В дверях стояла молодая женщина с роскошными волосами – сверкающие рыжие волны спадали на плечи. Ее одежда выглядела странновато для этого времени дня – что-то вроде вечернего платья из тонкой шелковистой коричневой материи, продернутой золотой металлической нитью. В этом платье женщина, должно быть, мерзла: она обхватила себя руками, придавливая грудь.

– Вот и мы, Джуди, – проговорила Антуанетта бодро, как говорят с глухим или гневливым человеком. – Дадли не смог приехать. Он был занят. Вот женщина, про которую он тебе рассказал по телефону.

Джуди, краснея, пожала Хейзел руку. Брови у нее были очень светлые, почти невидимые, отчего темно-карие глаза выглядели беззащитными. Казалось, Джуди чем-то расстроена – то ли выбита из колеи приездом гостей, то ли просто стесняется яркого буйства собственных распущенных волос. Но ведь она сама расчесала их и выставила на всеобщее обозрение.